Кое-как мы дождались зари, дождь прекратился, и многие из нас смогли выспаться. Просохнув, я решил прогуляться вдоль позиций. Завтрак был умеренным: консервы «Икар», содержащие не очень вкусное мясо, видимо, предназначались итальянской мафией для собак, так что желудок я особенно не перегрузил, и ждать, пока утрясется еда, не было необходимости.

На позициях наши бойцы обсыхали и уже кое-где были разложены костры. Воеводу я не нашел, но зашел к Любо узнать новости. Любо закончил до войны школу взрывников и отслужил сапером в ЮНА, являясь одним из лучших специалистов нашего отряда. Он уже пришел в себя после ночи, но ничего особенного сказать не смог. Меня занимала проблема мин, и пойдут ли перед нами саперы, на что тот ответил отрицательно. Впрочем, его ответ меня не слишком удивил: в отряде саперного подразделения или хотя бы офицера инженерных войск, я не видел. Об артиллерии ничего известно не было. Об авиации я спрашивать не стал, так как резолюция ООН запретила сербам ее использовать. В общем, мы были пехотой и должны были так или эдак идти вперед, моля Бога, чтобы не налететь на мину, чтобы нас не расстреляли из своих же танков или неприятельских бункеров, а в конце концов не накрыла бы чья-нибудь артиллерия. Одним словом, надо было быть начеку.

Возвратившись к Валере и Борису, я узнал, что в мое отсутствие они успели познакомиться с польским добровольцем, шедшим с одним из подразделений. Впрочем, поляк исчез также неожиданно, как и появился. Вновь пришел приказ, и мы снова в колоннах по одному отправились дальше. Впереди меня шли бойцы Папича, одного из которых я запомнил по каске с белой полосой. Я же тогда, как и большинство бойцов, ее не носил, тем более без нее лучше был обзор, да и слышно тоже. Эти каски напоминали старые советские металлические, от которых начинала болеть шея. Не было у нас тогда и бронежилетов. Не знаю, сколько прошло времени, ощущение его невольно теряешь, когда идешь в постоянном напряжении, только я услышал приказ о том, чтобы развернуться цепью. Местность, на которую мы вышли, была ровной, только кое-где небольшие ложбинки. Где противник — никто определить не мог, и перед нами была цель — держать линию наступления. Окажись противник перед нами, мы невольно нарвались бы на него.

Естественно, что люди в большинстве не знавшие местности, сбивались и начинали передвигаться небольшими группами. Наша группа, в количестве 10–15 человек, заблудилась. Дороги никто не знал, а ориентироваться в горах не так уж просто, начались споры, куда идти. Неожиданно до нас донеслись звуки стрельбы, и я предложил направиться в сторону перестрелки, так как все равно мы выходили в спину нашим же войскам. Мы вышли на небольшую поляну, через которую шла грунтовая дорога в сторону противника. Здесь уже были наши, как оказалось, успевшие понести первые потери. Группа из Касиндольского батальона вышла на противника, вырвавшись случайно вперед. Неприятель их обстрелял, в результате погиб один боец. Погибший остался на территории противника, тело тогда не сумели взять, но и неприятель его не тронул и даже не взял автомат. Забрать тело погибшего мы смогли только через два дня.

Воевода был раздражен, что не выполняют его приказы, и объявил об этом всем. Взяв меня и Милана, воевода отправился вперед по дороге. Через метров двести мы встретили наших разведчиков, те тоже нарвались на неприятеля, а Младжо еле-еле успел вырваться из-под огня. Следовательно, противник был вблизи, его от нас отделяла неровная лесистая местность. Мы же находились на краю плоскогорной высоты Орловац. Справа от нас начинался крутой обрыв: внизу, в нескольких метрах от нас, лежал путь на Тырново, до которого было недалеко. По Орловцу проходила главная линия обороны этого населенного пункта.

Когда мы с воеводой вернулись, Папич с чьей-то помощью начал устанавливать миномет, и здесь не обошлось без дискуссий, так как Валера был минометчиком в Приднестровье. Валера гордо расхаживал в американском бронежилете Чубы: у последнего здоровье было неважное, и при марш-броске ему было тяжеловато в амуниции. На привале я решил проверить бронежилет на прочность и несколько раз потыкал ножом, но Валера, возмутившись, быстро снял его. Здесь собирались сербы, среди которых был и Зак; на подкладке его бронежилета мы прочитали надпись о защитных возможностях. Я решил в этом еще раз убедиться и на этот раз сделал в нем дырку. Развеселившись, Валера начал подшучивать над американским снаряжением. После этого случая Валера перестал носить «броник».

Веселиться, конечно, повода не было, так как бронежилет был бы не лишним. Если бы дело дошло до боя в траншеях, то бронежилет с каской, хоть как-то мог бы защитить от взрыва ручной гранаты. С другой стороны, необходимо было соблюсти равновесие между защищенностью и подвижностью. По-моему, подвижность и бесшумность давала большую защиту. От автомата и пулемета бронежилет защищал плохо, особенно в условиях близкого боя. Тем более, у Чубы был облегченный вариант бронежилета. Отказываться же от пары рожков, нескольких ручных гранат и нескольких пачек патронов в пользу бронежилета я не хотел. Если бы я был уверен, что позади нас всегда находятся ящики с патронами, то поступил бы иначе. Нападавшие в этих условиях всегда в более невыгодном положении, нежели обороняющиеся. Ведь если в обороне, да еще в укреплении с хорошим обзором, ты палишь точно по цели, то нападающий палит по любому шороху, чтобы не позволить поднять голову противнику из-за бруствера и взять на прицел или же швырнуть гранату. Подсумок с четырьмя рожками при настоящем бое сохранить тяжело, так что бронежилет брать я не стал.

Совершенно неожиданно нам сообщили новости. Во-первых, наши взяли село Киево, во-вторых, среди оборонявшихся находятся египетские моджахеды. Я тогда подумал, что в Тырново нас ждет серьезное сопротивление, тем более, Киево пало не сразу. Впрочем, рассуждать не стоило, нужно было устраиваться спать, у многих сербов были спальные мешки югославского производства, очень удобные в эксплуатации. В свернутом состоянии они свободно помещались в ремни, пришитые ко дну военного ранца. Я был бы не против иметь такой мешок. Перед сном последовал традиционный кофе или по-сербски «кафа», а по-мусульмански «кахфа». Не обошлось и без стычек. На этот раз она возникла между Чубой и бойцом из четы Вукоты, Тришей, чья команда (человек десять) имела еще более «четнический» вид, чем наша. Причин не помню, но рев стоял страшный. Все же Тришу и Чубу сдержали их товарищи, и все окончилось перебранкой.

К тому времени я уже начал привыкать к подобным инцидентам, к тому же они возникали по всяким пустякам и зачастую оканчивались драками.

Утром нас разбудило урчание наших танков. Некоторые из них выехали к повороту дороги, где находились разведчики и принялись палить по противнику. Танки были наши, советские Т-55, нареканий в их адрес я никогда не слышал.

Так что вышли мы при поддержке советских танков, вооруженных, преимущественно, оружием советского образца, против противника, вооруженного таким же образом.

Наш отряд вышел к самому правому флангу и двинулся участком между обрывом и шедшей параллельно с ним грунтовой дорогой. Здесь мы, как и наши соседи слева, развернулись в цепь. Меня не оставляла мысль: «Лишь бы не встать на мину». Инвалидность меня пугала больше, чем смерть, но у противника минного поля не было, и мы, выйдя в небольшую ложбину, заняли ближайший откос, шедший от обрыва к дороге. Какое расстояние было до противника, никто не знал, но он был рядом — сомневаться не приходилось. Пальба слышалась все явственнее. Воевода после небольшой паузы приказал всем одновременно открыть огонь, а затем запеть четнические песни. Когда песни стихли, Борис что-то прокричал по-русски. Ответа противника я не помню, но огонь не заставил себя долго ждать. Постреляв из автоматов, Миро, я и еще кто-то из ребят, бросили несколько гранат в сторону противника, затем Горан Моро и Неделько, находившиеся на самом краю обрыва, спустились под его кромку и, пройдя метров 5–6 вперед стали приближаться к позициям противника. Я с ребятами приготовился идти за ними, но пришел приказ на отход, так как огонь должны были открыть танки. Дождавшись Горана и Неделько, мы отошли на метров 20–30.