Есть и третье условие, которое надо выполнить, прежде чем великие учителя мира прекратят глумиться над его релииями. Религиозные учения должны стать интеллектуально честными. В настоящее время в мире нет ни одной официальной религии, заслуживающей доверия.

Это, пожалуй, самый ошеломляющий факт во всей картине современного мира.

Пьеса моя «Майор Барбара», надеюсь, написана правдиво и с вдохновением, но тот, кто скажет, что все в ней случилось на самом деле и что понимать ее надо как хронику действи­тельных событий и, соответственно, ей доверять, тот, как го­ворится в Писании, олух и лжец и мною, автором, разоблачает­ся и проклинается во веки веков.

Лондон, июнь 1906.

Стихи Еврипида во втором акте «Майора Барбары» при­надлежат не мне и даже, собственно, не Еврипиду. Их сочинил профессор Гилберт Мюррей, чей английский перевод «Вакханок» вошел в нашу драматургию с напористостью подлинника неза­долго до того, как я начал писать «Майора Барбару». Пьеса не только в этом, но и в других отношениях находится у него в долгу.

Дж. Б. Ш.

Январский вечер 1906 года в библиотеке дома леди Бритомарт Андершафт на Уилтон-креснт. Посредине ком­наты — большая удобная кушетка, обитая темной ко­жей. Справа от сидящего на кушетке (сейчас она пуста) — письменный стол леди Брито март, за столом — она сама; позади слева — еще один письменный стол, по­меньше; рядом с леди Брито март — дверь; окно с широ­ким подоконником — слева. У окна — кресло. Леди Брито март — женщина лет пятидесяти; хо­рошо одевается, хотя не обращает внимания на костюм; хорошо воспитана, хотя совершенно равнодушна к собст­венной воспитанности; приятна в обращении, но прямоли­нейна до резкости и ничуть не считается с мнением собе­седника; любезна, но своевольна, деспотична и раздражи­тельна до последней степени; в общем, типичная матрона высшего круга, с которой обращались, как с непослушной девочкой, пока она сама не превратилась в строгую мамашу, не набралась уменья вести дела и не приобрела жизненного опыта, до нелепости ограниченного классовыми и семейны­ми рамками; мир представляется ей чем-то вроде большого дома на Уилтон-креснт, и в своем уголке этого мира она правит, всецело основываясь на этом представлении, что не мешает ей держаться самых широких и просвещенных взглядов на все, что касается книг в библиотеке, картин на стенах, нот в папках и статей в газетах. Входит ее сын Стивен. Молодой человек лет двадцати четырех, корректный до мрачности, весьма уважает самого себя, но все егце побаивается матери, скорее по детской привычке и по застенчивости, свойственной холо­стякам, чем по слабости характера.

Стивен. Вы меня звали, мама?

Леди Бритомарт. Минуту терпения, Стивен. (Стивен покорно идет к кушетке, садится и берет либе­ральный еженедельник, именуемый «Спикером») Оставь газету, Стивен. Мне понадобится все твое внимание.

Стивен. Так ведь это только пока я жду...

Леди Бритомарт. Не оправдывайся, Стивен. Стивен кладет газету на место. Ну вот! (Кончает писать, встает и подходит к кушет­ке.) Кажется, я не слишком долго заставила тебя ждать?

Стивен. Нет, нет, нисколько.

Леди Бритомарт. Принеси мне подушку, Стивен. (Он берет подушку с кресла перед столом, кладет ее на ку­шетку, леди Бритомарт садится). Садись. (Он садится и начинает нервно теребить галстук) Оставь галстук, Стивен, он у тебя в порядке.

Стивен. Простите, мама. (Начинает играть часовой цепоч­кой.)

Леди Бритомарт. Теперь ты меня слушаешь, Стивен?

Стивен. Само собой, мама.

Леди Бритомарт. Нет, не само собой, Стивен. Мне не нужно такое внимание, которое само собой разумеется. Я собираюсь поговорить с тобой серьезно. Оставь, пожа­луйста, цепочку в покое.

Стивен (поспешно выпуская цепочку из рук). Я чем-нибудь огорчил вас, мама? Если так, то это вовсе не намеренно.

Леди Бритомарт (в изумлении). Какие пустяки! (С неко­торым раскаянием.) Бедный мальчик, неужели ты по­думал, что я на тебя сержусь?

Стивен. Так в чем же дело, мама? Вы меня пугаете.

Леди Бритомарт (выпрямляется, смотрит на него до­вольно грозно). Стивен, нельзя ли спросить, когда же ты поймешь наконец, что ты взрослый мужчина, а я всего- навсего женщина?

Стивен (растерянно). Всего-навсего жен...

Леди Бритомарт. Пожалуйста, не повторяй моих слов. Что за отвратительная привычка! Пора тебе смотреть на жизнь серьезней, Стивен. Я не могу больше нести одна всю тяжесть наших семейных дел. Ты должен мне советовать и брать ответственность на себя.

Стивен. Я!

Леди Бритомарт. Да, конечно ты. Тебе в июне исполни­лось двадцать четыре года. Ты учился в Харроу и Кем­бридже. Ты был в Индии и Японии. Ты должен очень Много знать, если только не потратил время зря самым возмутительным образом. Так вот, дай мне совет.

Стивен (в совершенном замешательстве). Вы знаете, я ни­когда не вмешивался в домашние дела...

Леди Бритомарт. Ну конечно, еще бы ты вмешивался. я вовсе не желаю, чтобы ты заказывал обед.

Стивен. Я хочу сказать — в наши семейные дела.

Леди Бритомарт. Ну, а теперь ты должен вмешаться, мне уже становится не под силу.

Стивен (озабоченно). Я и сам думал иногда, что мне следо­вало бы вмешаться; но, право, мама, я так мало знаю, а то, что я знаю, так неприятно: есть вещи, о которых я просто не могу говорить с вами... (Замолкает в смущении.)

Леди Бритомарт. Это ты об отце?

Стивен (почти неслышно). Да.

Леди Бритомарт. Милый мой, нельзя же нам молчать о нем всю жизнь. Разумеется, ты был совершенно прав, что не начинал разговора на эту тему, пока я сама тебя не попросила; но ты уже достаточно взрослый, чтоб я могла на тебя положиться и ждать от тебя поддержки, когда придется говорить с отцом о девочках.

Стивен. Но ведь девочки устроены. Они выходят замуж.

Леди Бритомарт (снисходительно). Да, я нашла очень хорошую партию для Сары. К тридцати пяти годам Чарлз Ломэкс будет миллионером. Но это еще через де­сять лет, а до тех пор опекуны, согласно завещанию его отца, дают ему не больше восьмисот фунтов в год.

Стивен. В завещании сказано, что если он увеличит этот до­ход собственным трудом, то сумма может быть удвоена.

Леди Бритомарт. Ну, труд Чарлза Ломэкса может разве уменьшить этот доход, а не увеличить. И в течение деся­ти лет Саре придется откуда-то брать еще восемьсот фунтов в год, да и то они будут бедны, как церковные мыши. А Барбара? Я думала, из всех моих детей именно она сделает самую блестящую карьеру, и что же вместо этого? Она вступает в Армию спасения, рассчитывает горничную, живет на фунт в неделю и в один прекрасный вечер приводит с улицы какого-то учителя греческого языка, который прикинулся сторонником Армии Спасения и записался в барабанщики, а все потому, что влю­бился по уши в Барбару!

Стивен. Да, я, признаться, удивился, когда услышал, что они помолвлены. Адольф Казенс, конечно, очень порядочный малый. Никому в голову не придет, что он родился в Австралии, а все-таки...

Леди Бритомарт. Из Адольфа выйдет очень хороший муж. В конце концов, против греческого языка ничего не скажешь. Наоборот, сразу видно воспитанного человека. Да и семья моя, слава богу, не какие-нибудь тупоголовые консерваторы. Мы либералы и стоим за свободу. Пускай всякие там снобы говорят что угодно: Барбара выйдет не за того, кто нравится им, а за того, кто нравится мне.

Стивен. Я, конечно, имел в виду только его состояние. А впрочем, на что ему деньги?