Людям в квартире тесно, а в кухне жить нельзя. Целая комната, значит, пропадает из-за плиты и примуса.

Утром рабочие уходят на заводы и фабрики, служащие — на службу, а хозяйки — на рынок.

Два часа хозяйки по рынку бегают; три часа обед стряпают. Накормят семью и опять на кухню — посуду убирать. Целый день возня.

На фабрике-кухне готовят в день двадцать четыре тысячи обедов.

Сколько нужно хозяек, чтобы двадцать четыре тысячи обедов сготовить дома? Ну, будем считать, что каждая хозяйка пять человек накормит. Сколько выйдет? Четыре тысячи восемьсот.

Почти пять тысяч хозяек. А на фабрике-кухне работает всего четыреста человек.

Вот сколько людей может освободить от кухни одна фабрика-кухня —

четыре тысячи четыреста!

А чего только не сделают четыре тысячи четыреста человек — сколько материи наткут, сколько платья нашьют, сколько сапог наточают!

Не только, значит, комната в квартире из-за стряпни пропадает, а и люди попусту работают.

У нас в доме живет старушка. Старушке семьдесят пять лет. Каждое утро старушка спускается с пятого этажа, — одной рукой она опирается на палку, а другой держится за перила. На руке у старушки висит корзинка. Старушка идет на рынок за провизией.

Раньше старушка ходила без палки, и спина у нее была прямая.

А еще раньше она сбегала по лестнице одним духом и размахивала корзинкой, — тогда старушка была молодая.

Когда ей было пятнадцать лет, она готовила для братьев и для отца. Когда было тридцать — готовила для мужа и детей. А теперь готовит для внуков. Читать и писать старушка не научилась, — не успела. Шьет старушка плохо, — некогда.

Ну, зато, значит, старушка готовит отлично? — Ведь стряпала всю жизнь.

Нет, она только и умеет что варить щи да борщ, готовить котлеты да кашу.

— Не намудришь, — говорит, — когда всюду одна поспеваешь — и купить, и помыть, и сварить.

Старушка побывала в разных городах.

— Ну, как, бабушка, живут в Конотопе?

— А ничего живут. Печки у них все русские, а духовок нету.

— Холодно, бабушка, в Архангельске?

— Холодно. Рыбу хоть всю зиму держи — не испортится.

А про революцию старушка рассказывает так:

— Воблу все выдавали да картошку мороженую. А что из них сделаешь?

Удивляется старушка, когда женщины на работу ходят или книжки читают:

— Кто же им обед готовит?

А знаете, сколько времени провозилась старушка на кухне? Начала она с пятнадцати лет, а теперь ей семьдесят пять. Хозяйничает она, значит, шестьдесят лет. В году триста шестьдесят пять дней, а в день возится она по десяти часов. Вот и выходит, что топчется старушка у плиты двести девятнадцать тысяч часов.

И ничему она за столько часов не научилась, ничего не видела, кроме своей плиты.

Чтобы накормить двадцать четыре тысячи людей, нужно пять тысяч хозяек. А на фабрике-кухне двадцать четыре тысячи обедов приготовляет четыреста человек.

Да как же они справляются?

А справляются они потому, что это не кухня, а фабрика. На фабрике каждый знает свое дело. На фабрике для каждого дела есть свое место.

Почему же нельзя так же хорошо устроить домашнюю кухню?

Дома работает одна хозяйка, ей и приходится все делать самой, а на фабрике-кухне рабочих много, и работу можно распределить как следует.

Дома кухня маленькая, тесная, а фабрика-кухня занимает три этажа.

Дома на кухне какие машины? Одна мясорубка, да и то не у каждой хозяйки. А на фабрике-кухне — своя электрическая подстанция и десятки машин.

Хозяйки могут оставить свои кухни, примусы и кастрюльки. Они могут работать на заводах, учиться и учить детей, могут вместе с мужьями и братьями строить социалистическое государство и управлять государством. Фабрика-кухня освободит их от скучного и хлопотливого бабьего труда. Фабрика-кухня будет стряпать за них обед и мыть за них посуду.

Вот зачем мы строим фабрики-кухни.