А батрак сложа руки не сидит. Пшеницу, рожь, ячмень посеял, картошку посадил. Хватило места и для капусты с горохом. Урожай осенью собрали невиданный.

Полон у мужика амбар, полон овин. И никакой он теперь не Горемыка, хотя соседи по старой памяти его так называют. Одежда на нём исправная, лицо гладкое, румяное. А ребятишек с женой не узнать, будто и не они это вовсе.

Время идёт, и третий год уже на исходе.

Настала лунная сентябрьская ночь. Месяц высоко на небе висит и заливает землю потоками голубого света — да такого яркого, что самый маленький гвоздик на дороге разглядишь, зато привычные предметы не различишь: до того этот свет обманчив.

Вот вышел батрак в глухую полночь на порог, оземь ударился, в лешего обратился и к трясине — к болоту помчался.

А там меж ивами и ракитами, меж зельем болотным, на берегу озерца, камышом и ряской заросшим, пляска, гульба — дым коромыслом! То нечисть разная: кикиморы да русалки, лешие да бесы, упыри да оборотни хороводы водят, скачут, визжат, по-собачьи брешут, гогочут. А над головами у них огни болотные горят, точно венки огненные.

Водяной на трухлявом пне сидит, дудочку себе смастерил и наигрывает — лягушачьими лапами перебирает, на серебряную луну любуется. Остановился Чёрный Леший перед Водяным, поклонился до земли и говорит:

— Вот и я! Кончилась моя служба. Верой-правдой послужил я мужику три года.

— Коли так, оставайся с нами! Ступай потанцуй, пока луна не померкнет, пока небо на востоке не зарумянится.

Но Чёрный Леший к месту пристыл, в затылке чешет, с копытца на копытце переступает.

— Чего тебе надобно? — спрашивает Водяной.

— Всемогущий господин и повелитель! Помог я мужику из нужды выбиться. Украденный кусок хлеба стократ ему вернул. Так и оставить мужика в довольстве, в достатке?

— А чего же ты хочешь?

— Малость подшутить над ним на прощание.

— Смотри только, чтобы вся работа не пошла насмарку.

— Не бойся!

Хлопнул Водяной в зелёные ладоши и закричал громким голосом:

— Эй вы, бесы, лешие, идите-ка сюда!

Сбежалось к трухлявому пню нечистых видимо-невидимо. Стоят, шеи вытянули, ждут, что старшой скажет.

Так и так, говорит он им.

— Дозволь ему над мужиком подшутить! Дозволь! — завопили, заверещали, заржали бесы, лешие, кикиморы.

Водяной ударил себя по зелёной ляжке и говорит:

— Ладно! Будь по-вашему! Недаром мы нечистой силой зовёмся, значит, наше дело козни строить, проказить, людей пугать. Сыграй шутку со своим хозяином. Да смотри чести нашей не посрами!

У Чёрного Лешего глаза, как плошки, загорелись.

— Не бойся, не посрамлю!

До рассвета плясал и пел леший со своими. Плясал — до упаду, пел — до хрипоты. А когда на востоке заалела заря, стукнул козлиным копытцем об землю и полетел прямиком к хате мужика.

А мужик спит себе спокойно и ни о чём не подозревает.

Наутро говорит батрак мужику:

— Служил я тебе, хозяин, верно и никакой платы не требовал. А теперь давай рассчитаемся, мне в путь пора.

А мужик и рад от батрака избавиться.

— Правда твоя, преумножил ты моё добро. Говори, сколько тебе заплатить?

— Ни много ни мало: меру ржи.

Удивился мужик:

— А на что тебе зерно? Ведь на себе ты его не потащишь?

Смеётся батрак в ответ:

— Насыпьте зерно возле печки да котёл дайте побольше. Стану зерно варить.

— Варить зерно? И что же получится?

— Увидите.

Принялся батрак за дело. Залил зерно водой из такого ключа, что никогда петушиного пения не слыхивал. Варил, парил, цедил, доливал, переливал и никому через плечо заглянуть не позволил.

Долго ли, коротко ли, приглашает батрак хозяина к столу. На столе бутылка, а в ней словно вода прозрачная, только запахом острым в нос ударяет.

— Что это? — спрашивает мужик.

Батрак скалит белые свои зубы и говорит:

— Питьё такое.

— Отродясь такого не видывал: ни квас, ни мёд, ни пиво!

— Чего понапрасну глядеть — глазами не распробуешь. Глотните-ка!

Попробовал мужик и скривился: горько и язык жжёт.

— Да вы побольше! — уговаривает батрак.

Мужик отпил и сплюнул с отвращением.

— Тьфу ты, гадость!

Приуныл батрак: неужто шутка не удалась?

— Не угодил, значит? Не понравилось моё угощенье? Глотните, хозяин, ещё разок, сделайте милость!

Выпил мужик стаканчик, выпил другой. В голове у него зашумело, хата заходила ходуном. Того и гляди, стены рухнут, задавят насмерть. Хочет мужик встать, да не может: ноги не слушаются. Хочет слово молвить — не может: язык заплетается. А батрак захохотал да так на мужика уставился, что у того мурашки по спине побежали. Догадался он, кто у него в батраках служил три года, и с горя третий стакан выпил. Выпил и под лавку свалился.

Загоготал глумливо Чёрный Леший, остатки варева по бутылкам разлил, выскочил в окно и был таков!

Проспал мужик под лавкой до вечера, проснулся — на душе тоскливо, свет белый не мил. А увидел бутылки на столе, словно клещами к ним потянуло.

Встал он, позвал соседей и всю ночь потчевал их дьявольским зельем.

С той самой поры обеднели крестьяне. Работа у них не спорится, всё из рук валится. Да и как работе спориться, если они каждую ночь к бутылке прикладываются, а наутро с больной головой встают.

И пошло у мужика прежнее горемычное житьё: опять бесхлебица, бессолица, в доме раззорица.

Вот какую злую шутку Чёрный Леший с мужиками сыграл.

За тремя горами, за тремя лесами, над быстрой речкой замок стоял. И в замке том богатый и знатный рыцарь жил — гроза всех врагов.

Богатству его не было счёта. Тысячи мешков зерна собирали подневольные крестьяне с его необозримых полей. Табуны лошадей, стада овец и коров паслись на бескрайних его лугах. Великое множество зверей и птиц водилось в его лесах.

По быстрой речке плыли в столицу суда под белыми парусами, гружённые мехами, шерстью, зерном, бочками с копчёным мясом, сыром и мёдом. Сплавляли по речке дубы да буки, ели да сосны. А из столицы в сокровищницу рыцаря рекой текло злато и серебро.

Была у рыцаря и дружина бравых молодцов — лихих удальцов.

Когда враг отчизне угрожал и король грамоты рассылал — защитников созывал, рыцарь первый в королевский замок с дружиной являлся. Первый кидался в жаркий бой, жизни не щадил.

Всё у него есть: и власть, и слава, и богатство, и жена-красавица, только детей нет.

— Кто утешит, приласкает нас в старости? — горюет жена.

— Услышу ли милое сердцу слово «отец»? — сетует рыцарь.

Шли годы.

И вот нежданно-негаданно подступил к границам королевства могучий враг. Грозится неприятель всех людей истребить, все города и сёла огнём спалить.

Король кликнул клич: на войну всем идти, родную землю защищать.

Простился рыцарь с любимой женой и на далёкую войну отправился. Полгода спит он в седле, одной рукой ложку с похлёбкой ко рту несёт, другую — на рукояти меча держит.

Разбили врага наголову, и поспешил рыцарь со своей дружиной в обратный путь. Едут они, едут, а кругом равнина бескрайняя, камнями усеяна, сухой травой поросла. Ни деревца, ни кустика. Солнце жжёт-палит, а схорониться негде, жажду утолить нечем.

Едут они день, едут второй, вот и третий день на исходе. Чуть живые кони, чуть живые люди. Храбрые воины приуныли, головы повесили. Кони еле бредут, об острые камни спотыкаются. А солнце знай палит, горячий ветер в лицо тучи песка метёт.

Воды! Воды! В ней спасение!

А тут ни речки, ни озерца, ни самого что ни на есть маленького родничка.

Делать нечего, пришлось остановиться — дальше ехать невмоготу. Не погибли на войне от вражеской сабли, знать, от жажды погибнуть суждено. Раскинули воины шатры и упали на землю замертво. Кони головы понурили, дышат с присвистом.

Вот рыцарь посылает воина воду искать — тот ни с чем возвращается. Посылает другого — опять ни с чем возвращается. Восемь раз посылал, восемь раз воины без воды возвращались, а на девятый он сам пошёл. «Может, — думает, — мне посчастливится».