Я, обезволенный, касаюсь тьмы вечерней...

Душа моя растет и нет ее безмерней,

И нет бессильнее: все обесцветил мрак...

Меж смертью и тобой колодца черный зрак!

            О боги! Меркнет дня державного осколок —

Под своды Тартара уход бесславный долог! —

В былое канул день, в бездонное вчера!

Страдающая плоть, единой стать пора!...

Прильни к себе! Целуй! Замри от сладкой дрожи!

Любовь, которой нет бесцельней и дороже,

Уходит, надвое Нарцисса разорвав...

Склонясь над лодкою, с тобой прощаюсь, лес!

Из наболевших рук не выпускаю весел.

Еще один откос, рывком, назад отбросил,

Я знаю: реквием реки сильней небес.

Бесчувственно слежу, под мерные удары,

Как зреют на воде звенящие круги, —

О сердце черствое, разбить мне помоги

Прославленного дня ветвистые пожары!

По рощам прошлого рассеянно плыву,

По зацветающим муаровым разводам,

Морщинистую рябь гоню по темным водам,

Сминая памяти намокшую листву.

Никто, о светлый день, никто с такой любовью

Тебе ответного удара не нанес, —

Но солнце вырвало меня из детских грез,

Я к безымянному с тех пор плыву верховью.

Русалка заводей лесных, напрасно ты

Сжимаешь грудь мою в объятиях природы:

Я невод разорву серебрянобородый,

Уйду от ледяной щемящей наготы.

Неясный шум воды, как шелковистый полог,

Мои завесил дни, мой золоченый труд.

Я знаю: торжество старинное сотрут

Течения, чей плеск однообразно долог.

Вдали встают мостов покатые быки:

Там камень кольчатый нависнет, обступая,

Там скукой сквозняков придавит ночь слепая,

Но кости лобные надменны и крепки.

Не скоро день. Душа, готовая к любому

Обману темноты, не подымает век.

По воле чутких солнц уверенный разбег

Несет меня назло бесплодью голубому.

Всю ночь я тщетно рвался из когтей

Жестокой птицы, замерев на пике

Восторга, чуя нежность в каждом крике —

До самых звезд, ночных ее гостей.

Ты душу проницал судьбы лютей,

О голос взора, голос безъязыкий, —

Пространство в пепел обратя безликий,

С приходом утра не осиротей!..

Портрет младенца-дня рассветом начат,

Но безразличны мне его черты,

Еще один, что для меня от значит,

Покуда в нем не воплотилась ты!..

Душа, не пережив огня дневного,

К желанной ночи возвратится снова.

Элегия

To look...[5]

Я стал другим... Зачем и кто меня здесь бросил?

                        Листва деревьев тяжела.

Мой молчаливый лес навек обезголосел,

                        Сивилла прежде в нем жила.

Кто убаюкает ее теперь, чьи руки?

                        Душа хоралом ключевым

Кипела в омуте, пока не стали звуки

                        Для птиц провалом гробовым.

На пепельном песке оставлены потомкам

                        Воспоминанья берегов;

Живым в загробный мир спускаюсь по обломкам

                        Давно изношенных шагов.

Психею потеряв без нити путеводной,

                        Смотрю, как в пропасти морской

Всплывают пузырьки ее гробницы водной,

                        Туманя ласковый покой.

Простив сама себя, Она уступит бледной

                        Покорности закрытых век.

Уходит, верная, покинув мой бесследный,

                        Мой неодушевленный век.

А сердце все стучит, и стук подобен крику:

                        Пускай ее мне не вернуть,

У Персефоны я отспорю Эвридику,

                        Змеей ужаленную в грудь.

О солнце, тусклый страж кружащегося года,

                        В печаль влюбленное давно,

К забвенным берегам, откуда нет исхода,

                        Ты нежностью привлечено.

Свобода осени, раскованной простором,

                        Прозрачный, одинокий лес.

Мне стал понятен мир вчерашний, о котором

                        Одно известно: он исчез.

Под взглядом каменным едва ли ты постигла

                        Жестокость кротких "почему!"

Стеною между мной и мной другим воздвигла

                        Ты содрогнувшуюся тьму...

Какие пропасти небытия повинны,

                        Что вечность сократилась вдруг?..

Опавший лист летит и на две половины

                        Годичный рассекает круг.

Покуда осень ваш пожар не укротила,

                        Кружитесь, хрупкие листы!

Последняя стрела поблекшего светила,

                        Меня, пронзив, разбудишь ты.

Осенний день листву развеял огневую

                        По склонам, по лесам пустым,

Не странно ли, что я без страха существую

                        Под этим смерчем золотым!

Почтенный бук, гордился ты

Своим шатром великолепным,

Но казнь с холодной высоты

Нисходит к листьям раболепным.

И, призванная вороньём,

Зима кору с тебя сдирает,

В костре разметанном твоем

Могильный ветер замирает.

Не пристанью для вечных звезд

Пустою башнею дозорной

Стоишь, и среди редких гнезд

Мой взор блуждает беспризорный.

Сквозь стекла лживые смотрю

На мох, где были семьи птичьи,

И поверяю декабрю

Надежд безвыходных величье.

Но знай, декабрьский тусклый свет,

Снедая собственную скуку,

Меня не убедишь ты нет!

"Верховному" не верить буку.

О Франция, ужель пора

Прекрасному лежать в могиле?

Еще с ветвей нагих ветра

Гнездо последнее не сбили!

Придет весна, и воспоют

Дрозды осанну дням священным:

В листве зеленой твой приют,

Язык, спасенный под Верденом!

День поминовения усопших, 1917 г.

Философ тронут был визитом Юной Парки.

                        "Ах, наконец-то разум яркий,

                        С порога начала она,

                        Просветит суть мою до дна.