Вслед за этим Соколов проник в большевистское гнездо, свитое врагами Российской империи в Галиции, которая находилась в пределах Австро-Венгрии.

Прибыл сыщик в ставку Ульянова-Ленина под видом эмиссара германского министерства иностранных дел. Именно сюда дважды обращался Ленин с просьбой выделить миллионы на ведение враждебной агитации и разложения армии в России, на организацию стачек и диверсий.

Соколов провел операцию блестяще.

В руках российской охранки оказались списки подпольных типографий и организаций. Их в обмен на чек (понятно, фальшивый) сыщику передал сам Ленин. Смутьяны и террористы понесли чувствительный удар, а Соколов швырнул с моста в горную речушку большевистского вождя [1]. Весь Саратов умирал от хохота, узнав, что Соколов закрыл на ночь в кладбищенском склепе провинившегося тюремного доктора Субботина.

Подобных подвигов было много. О них писали газеты и рассказывали анекдоты. Для смутьянов Соколов стал злейшим врагом, а якобы прогрессивные писаки пачкали свои издания клеветой на гения сыска.

Одному из таких борзописцев, некоему Шатуновскому-Беспощадному, граф засунул в глотку газету с его гнусным фельетоном. Это было справедливо. Не убивать же всякую рвань на дуэли!

Соколовым восторгались все — от вокзальных извозчиков и городовых до львиц высшего света и провинциальных барышень.

Последние раскупали открытки с портретом красавца сыщика и в минуты уединения любовались его мужественной красотой, впадая в нескромные мечтания.

Тревожные новости

Итак, в канун земских торжеств собралось все высшее полицейское начальство Империи, корпуса жандармов, Генерального штаба и охранного отделения.

Главными были два вопроса: подготовка указа о борьбе с народным пьянством и обеспечение безопасности Государя и Августейшей семьи в дни земских торжеств.

Важные люди с застывшим на лицах выражением сознания собственной значимости, наделенные громадной властью, одетые в дорогие шинели с золотыми погонами и богатые шубы, степенным шагом подходили к резным дубовым дверям, которые перед ними только и успевали растворять два вышколенных солдата.

Гости блестели орденами и надушенными лысинами. С учтивостью они раскланивались друг с другом. Некоторые сбились небольшими группами и степенно обсуждали последние события на Балканах, нагрянувшие вдруг лютые морозы, грядущее водосвятие на Неве, в котором им всем придется участвовать вместе с Государем, и по традиции все должны быть облечены лишь в мундиры и без пальто и шинелей — это в такой-то мороз.

Все друг друга знали, у всех были между собой отношения — иногда дружественные, порой очень сложные, зависевшие от многих причин, влияний и родства.

Еще при входе в подъезд гений сыска столкнулся со старым приятелем Гарнич-Гарницким. В прошлом директор Императорского фарфорового завода, нынче он занял важный пост директора картографической фабрики, выпускавшей секретные документы для военного ведомства.

— Почему взор у вас тревожен, Федор Федорович? — шутливо произнес сыщик.

Собеседник явно был чем-то угнетен. Он вздохнул:

— Всякие странные случаи стали вдруг происходить со мной. Хочу вашей помощи…

— К вашим услугам, сударь!

— Вечером вы что делаете?

— Иду в Мариинку.

— А после?

— Еще не знаю. Ближе к вечеру протелефонируйте мне, мы и решим.

— Очень нужно посоветоваться с вами, Аполлинарий Николаевич. Слишком серьезно то, что меня беспокоит. — Он просительно взглянул на собеседника. — Речь, возможно, идет о моей жизни.

Соколов удивленно поднял бровь, внимательно глядя в лицо собеседника. Потом решительно произнес:

— Вечером увидимся!

— Только на вас, граф, вся надежда.

Наследник монгольского хана

Едва Соколов сбросил на руки дежурного офицера шинель, как к нему с широкой улыбкой направился Джунковский.

Несмотря на некоторую полноту, генерал-майор держался по-военному прямо. Голубовато-светлые глаза светились умом.

*

Пройдет всего несколько лет.

Все смешается в российском доме.

Джунковского, одного из самых дельных и честных сынов России, будут допрашивать в Чрезвычайной комиссии Временного правительства.

Поэт Александр Блок, радовавшийся свержению монархии, как радуется неразумное дитя зачавшемуся в избе пожару, окажется среди дознавателей. Ему доверят важный пост — главного редактора стенографического отчета комиссии. Разумеется, не бескорыстно. Ежемесячно он будет получать конверт с изрядным для того времени жалованьем — шесть сотен целковых.

Деньги эти поэт отрабатывал усердно: ездил на допросы, «порой допрашивал и сам и непристойно издевался» (Ив. Бунин).

2 июня 1917 года после допроса Джунковского автор «Двенадцати» в своем дневнике напишет: «Погоны генерал-лейтенанта… Неинтересное лицо. Голова срезана. Говорит мерно, тихо, умно». Впрочем, с поэтической непоследовательностью тут же переменит мнение: «Лицо значительное. Честное… Прекрасный русский говор».

*

Джунковский двумя руками потряс ручищу Соколова:

— Граф, я рад, что вы приехали! Вы очень мне нужны. Я ведь отлично помню, как мы с вами в Москве охотились за убийцами начальника губернской канцелярии и как вы всем нам преподнесли урок.

— Когда сыщики во главе с Кошко по ошибке схватили по подозрению в убийстве знаменитого маэстро Левицкого? — Соколов рассмеялся. — Там с самого начала было видно, что полиция пошла по ложному следу[2].

Джунковский взял под локоть Соколова и отвел его в сторону, остановившись возле окна. Негромко, мерно произнес:

— Спасибо, что отозвались на мою телеграмму.

— Владимир Федорович, это я вам признателен. Ваше приглашение как нельзя более кстати. Мой отец давно недужит, я получил повод навестить его.

— Я мало знаком с Николаем Александровичем, но много наслышан о его полезной деятельности как члена Государственного совета, — любезно отозвался Джунковский. — Скажите ему мой поклон. Да, дело у меня к вам, граф, самое серьезное…

Джунковский задумчиво стал барабанить пальцами по оконному стеклу, раздумывая, с чего начать.

*

Родословная товарища министра внутренних дел восходила к началу XVI века. Тогда в Москву к Василию III прибыл легендарный монгольский князь Мурза-хан Джунка.

Русская ветвь началась в эпоху Петра I. Потомки товарища министра занимали важные государственные посты, отличаясь широтой ума и кристальной честностью.

Отец министра родился в 1816 году, сделал блестящую карьеру и достиг чина генерал-майора.

Сам Владимир Федорович служил в Преображенском лейб-гвардии полку и затем четырнадцать лет был адъютантом московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича.

Великий князь был убит. И уже с ноября 1905 года Джунковский был назначен губернатором старой столицы. Ему тут же пришлось участвовать в подавлении беспорядков, насилий, поджогов и грабежей, учиненных уголовниками и с присущей большевикам лживостью названных «революцией».

После падения большевистского режима историки признаются: «На годы губернаторства В. Ф. Джунковского приходится расцвет культурной, просветительской и общественной жизни в Москве».

*

— Наш надежный осведомитель в партии эсдеков сообщил, что революционеры готовят серию террористических актов. Они составили список своих главных «врагов» и будут их в порядке очереди уничтожать.

— Кандидаты в покойники известны?

— К сожалению, нет. Боюсь, имена их мы будем узнавать из полицейских и газетных сводок. Кроме того, революционеры замыслили покушение на Государя и его Августейшую семью. Когда бы вы думали? — Джунковский пошевелил жесткими усами, концы которых были чуть загнуты вверх. — Совсем скоро, восьмого января, во время приема в Зимнем дворце.

— Еще бы! Представители земств со всей Империи прибудут, многолюдье. А царская семья в полном составе тут как тут. И все высшие чины. Момент — лучше не бывает, — задумчиво сказал Соколов. Вдруг в его голосе зазвучала надежда. — Может, это, Владимир Федорович, бред шизофреника?