Поиск
7–9. СТИХИ О МОСКОВИИ
Т.А. Дриженко-Турской
1. «Зима. Морозный на щеках румянец…»
Зима. Морозный на щеках румянец.
Медвежий храп в сугробах. Волчий вой.
Как путешественник и чужестранец,
В дневник записываю путевой
С пейзанами в харчевнях разговоры.
Поет на петлях дверь, клубится пар,
На окнах леденистые узоры,
И песенку заводит самовар.
А люди — великаны, бородатый
Знакомый с чернокнижием народ;
Войдут — садятся, бороды лопатой,
И чашка водки по рукам плывет.
Проезжий поп — о вере: стол дубовый
Гудит, в огне лохматом голова,
Текут из рукописных часословов
Латынью варварской его слова,
Но, хлопая ладонью по мушкетам,
Разбойники глядят, как темный лес,
И с петушиным пеньем, пред рассветом,
Седлать коней уходят под навес…
Зачем же тихим, тихим океаном
Душа разбойничья здесь назвалась,
Гостеприимным паром и туманом
С мороза в теплых горницах дымясь?
Скорей, скорей — все дальше! Зимней стужей
Мечту вздувает ветер. Снег валит.
Из снеговой стихии неуклюжей
Огромная страна ко мне летит.
2. «Ну вот — приехали, и кони — в мыле…»
Ну вот — приехали, и кони — в мыле,
Земля качается, как колыбель,
Я говорил, волнуясь, о светиле,
Что каждый день встает из их земель.
Смеялись добродушно московиты:
— Зима у нас, ослепли от лучин… —
Но видел, что гордились домовитым
Кремлем и ростом сказочным мужчин.
А солнце! — розовое спозаранок —
Рукой достать! Какая красота!
Вот почему в глазах московитянок
Волнует голубая теплота.
Как полюбил я русские рубашки,
За чаем разговоры про народ.
Под окнами трещит мороз, а чашки
Дымят, и голос мне грудной поет,
И колокольни, хором надрывая
Всю нежность бархатных колоколов, —
Как жалоба прекрасная грудная
На пышные сугробы зимних снов.
3. «А утром пушки будят странный город…»
А утром пушки будят странный город,
Весь розовый, в дыму и в серебре,
И вспоминают Индию соборы,
Грустят о нежной бронзовой сестре.
Там пальмовая роща снегу просит,
Морозов ледяных и теплых шуб,
Все снятся ей крещенские заносы,
Медвежий храп и дым московских труб.
Озябла стража в инее мохнатом,
Скрипят полозья, и бежит народ,
На башенных кремлевских циферблатах
Страна векам тяжелый счет ведет.
И за прилавком, щелкая на счетах,
Поверх очков блюдет свои права,
Считает миллионами пехоту
Завистливая мудрая Москва.
И я пою на путеводной лире,
Дорожные перебирая сны,
Что больше нет нигде в подлунном мире
Такой прекрасной и большой страны.
10. БЕГСТВО
Пропели хриплым хором петухи —
Взволнованные вестники разлуки,
И мы, прервав беседу и стихи,
Седлали лошадей, грузили вьюки.
Мы тронулись. Флоренция спала —
У темных городских ворот солдатам:
«Нас задержали поздние дела,
Теперь мы возвращаемся к пенатам»…
И на горбатый мост в галоп, а там —
Оливковыми рощами, холмами.
Шумел в ушах печальный воздух драм,
И ветер путевой играл плащами.
Так мы летели мимо деревень,
В харчевнях прятались на сеновале —
Внизу сержанты пили целый день,
Хорошеньких служанок целовали,
А к вечеру — над крышей стаи птиц.
И розовело северное небо.
И, побледнев от скрипа половиц,
Трактирщик приносил вина и хлеба.
И ты заплакал, как дитя, навзрыд,
Ты вспомнил дом суконщика, ночную
Погоню вспомнил, цоканье копыт,
И родину прекрасную слепую…
11. ЛЮБИМИЦА
Не оглядываясь на подруг,
Панику в рядах пернатых сея,
Ты взлетаешь, вырвавшись из рук.
Ты ли это, милая Психея?
Ты взлетаешь, горячо дыша.
Разве нам лугов зеленых мало?
Помнишь ли, как в полдень, не спеша,
Ты пшеничные поля пахала?
Ну куда тебе такой летать,
Ну куда такой нерасторопной
И привыкшей почивать —
Да по рытвинам четырехстопным?
Но по берегу житейских вод,
На речной песок роняя пену,
Увеличивая мерный ход,
Вылетаешь на арену.
Закусив до боли удила,
На ветру огромных расстояний,
Разгораясь до бела
В грохоте рукоплесканий,
Первою приходишь ты к столбу,
Падаешь, храпишь, бока вздымая,
Загнанная лошадь молодая
С белою отметиной на лбу.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: