— Возможно, — отозвалась мисс Янг, — мы застанем Уильяма в Брокетте. Твоя мама сказала, что он должен быть там; по крайней мере, она на это надеялась. Уильям настоящий джентльмен, он постарше вас и поможет мне присматривать за вами.

Каро не выспалась и выглядела порядком измученной — прошлой ночью Генриетта разрешила ей участвовать в костюмированном бале-маскараде, который давали в Девоншир-Хаус, — но после слов мисс Янг она заметно повеселела, а ее глаза заинтересованно заблестели. Она погрузилась в молчание, и по мечтательному выражению ее лица Фанни догадалась, что она думает об Уильяме Лэме, пытаясь представить, в какого красавца он превратился за те годы, что они с ним не виделись.

Фанни впервые в жизни оказалась в Брокетте и теперь была в полном восторге. Неудивительно, что Каролина назвала его «райским уголком», никогда раньше ей действительно не приходилось видеть ничего прекраснее.

Дом был не слишком большим, но радовал глаз гармонией и изяществом архитектурных форм. Вокруг был разбит восхитительный парк: густой дерн выстилал землю между вековыми деревьями, а посреди этого зеленого ковра безмятежно журчал ручей, через который был перекинут каменный мостик.

Здесь все было по-домашнему уютно, без лишней помпезности, а в каждой комнате — множество книг, цветов и солнечного света.

Слуги с радостью встретили Каролину и Фанни; выбежавшие на шум подъезжающей кареты трое мальчиков Лэмов приветствовали гостей восторженными воплями, но Уильяма среди них не оказалось. Он появился в Брокетте лишь двумя днями позже, когда все уехали на прогулку.

Каро, не подозревая о его приезде, ворвалась в библиотеку и обнаружила там Уильяма, удобно расположившегося в большом кресле с книгой на коленях. Она остановилась как вкопанная на пороге и несколько мгновений не могла произнести ни слова от удивления. Она помнила его довольно симпатичным мальчиком, но юноша, представший сейчас ее взору, показался ей сказочным принцем. Он был высоким и широкоплечим, а в его изысканной одежде прослеживался легкий налет почти артистичной небрежности. Смуглое лицо украшала густая копна темно-каштановых волос, такими же темными были и его глаза. Черты его лица показались Каро совершенными, как у греческого бога, а когда он встал и с улыбкой поклонился, в его карих глазах промелькнула искорка любопытства.

— Должно быть, вы — Уильям? — произнесла она наконец.

— К вашим услугам, ваше величество! — церемонно поклонился Уильям.

— Величество? — озадаченно переспросила Каро. — Но… я не королева и не принцесса. Но даже если вы решили на мгновение, что я принадлежу к королевскому семейству, вам следовало бы называть меня «ваше высочество».

— Ваше величество, царица Титания[1], — повторил Уильям. — Я как раз сейчас читаю о вас.

Восторженно вскрикнув, Каро схватила книгу, валявшуюся на кресле:

— Вот здорово! Ты читаешь эту пьесу! Два дня назад, когда мы только приехали, я как раз говорила своей кузине, Фанни Валери, что Брокетт всегда навевает мне воспоминания о «Сне в летнюю ночь»! И я хотела, чтобы мы поставили именно эту пьесу вместо «Как вам это понравится?». Меня никто не поддержал. Но зато теперь… Ты будешь Орландо, а я просто мечтаю сыграть Розалинду! Я наверняка буду отлично смотреться в мужском костюме.

— Ни капли не сомневаюсь, — вежливо согласился Уильям. — Но мой Орландо будет недостоин такой Розалинды — слишком старый и длинный как жердь. К тому же актер из меня никудышный.

— Думаю, вряд ли здесь кто-то вообще, кроме меня, обладает актерским талантом, — без лишней скромности заявила Каро. — Конечно, жаль, что я такая маленькая и тощая, но ты, Уильям, обязательно должен сыграть в этой пьесе! Если откажешься, ты расстроишь меня до слез!

— Это будет совершенно невыносимо, — с серьезным видом произнес Уильям, — моя королева не должна плакать.

— А я вот часто плачу. Моя мама говорит, что я могу разрыдаться от любого пустяка.

— Прости, я знаком с твоей мамой?

Каро звонко рассмеялась:

— Конечно! Я — Каролина Понсонбай.

— Маленькая Каро? Боже мой, ты так выросла за эти семь или восемь лет!

— Ты тоже сильно изменился. Теперь ты такой высокий; когда я разговариваю с тобой, мне хочется привстать на цыпочки. Лучше сядь, Уильям, а то я чувствую себя немного неуютно.

Улыбнувшись, юноша послушно уселся в кресло, а Каро немедленно взгромоздилась на подлокотник. Взяв в руки переплетенный в кожу томик Шекспира, она начала перелистывать страницы, пока не нашла «Как вам это понравится?». Уильям словно завороженный не сводил с нее глаз.

«Какие прекрасные, тонкие черты!» — думал он, глядя на ее маленькое, будто фарфоровое, личико. В ее золотистых кудряшках играло солнце, а огромные голубые глаза светились пытливым, совсем не детским умом.

Каро была настолько хрупкой, что казалось, если он заключит ее в объятия, она сломается, как тростинка. Тем не менее Уильям все же отважился положить ей на плечи руку, в то время как она увлеченно листала Шекспира.

— Прошу тебя, соглашайся на роль Орландо! — взмолилась Каролина. — Пожалуйста, Уильям! Знаешь, я наслышана о твоих литературных успехах. Я читала твои эссе, и они показались мне просто превосходными!

— Ты их читала?!

— А что в этом такого? Твоя мама дала их посмотреть тете Джорджи, ну и я тоже решила взглянуть… Ты пишешь так интересно и правдиво! Я согласна с тобой, что добро — это главная движущая сила мира. Вот только иногда очень трудно бывает быть доброй.

— Да, быть добрым очень нелегко, — согласился Уильям. — Для многих из нас доброта так навсегда и останется всего лишь недостижимым идеалом.

— Но если мы будем изо всех сил стремиться к этому идеалу — это ведь уже кое-что! Если бы люди хотя бы о нем задумывались… Но для многих доброта — всего лишь проявление слабости, хотя на самом деле стремление стать хоть чуточку лучше — это то немногое, чего хочет и ждет от нас Господь.

Уильям был тронут задумчивым выражением ее детского личика, но, в глубине души полагая, что христианские заповеди едва ли способны облагородить людской род, счел своим долгом уточнить:

— Люди должны бороться за добро, и не потому, что этого от них требует какой-то мифический бог, а просто для того, чтобы сделать лучше чью-то жизнь, не рассчитывая при этом на награду или благодарность.

— Но разве не легче любить людей, если любишь Бога? Наши бессмертные души стремятся приблизиться к Господу, ибо они — частички его самого!

— Несомненно, — кивнул Уильям.

— Ты хочешь сказать — легче, но не бескорыстнее?

— А разве я не прав?

— Наверное, прав, — со вздохом ответила Каро. — Но не верить в Бога и знать, что наш мир — это все, что у нас есть; знать, что когда мы умрем, для нас все будет кончено… Как это скучно и печально…

— Это может показаться скучным только для эгоистов. Они не могут смириться с мыслью о том, что они не более чем высокоразвитые животные.

— А ты… ты сам можешь смириться с этим?

— Для меня эта точка зрения вполне приемлема, — с улыбкой ответил Уильям.

Каролина покачала головой:

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты изменил свое мнение. Мне досадно думать, что ты материалист, хотя, если собеседник не опускается до оскорблений, мне всегда интересно поспорить на религиозные темы.

— Надеюсь, мы с тобой все-таки не поубиваем друг друга, — примирительным тоном заметил Уильям.

Он подумал, что впервые видит такую умную девочку. На самом деле, слушая ее, с трудом верилось, что она еще совсем ребенок. «Ведь ей не больше четырнадцати», — прикинул в уме Уильям. Маленькая и худенькая, со своей золотистой кудрявой головкой, она выглядела даже младше.

Оставив в покое религию, Каролина неожиданно спросила:

— Так как насчет пьесы? Ты же не откажешь мне принять в ней участие? Мы планируем репетировать по меньшей мере две недели, а потом, когда вернутся наши с тобой мамы, тетя Джорджи и все остальные взрослые, мы сможем показать им прекрасный спектакль.