Поиск
1932
Слово мастеру Джемсу
Мастер Джемс, по-своему речистый,
в отдых мне беседа — сущий дар.
Ты у нас слывешь специалистом,
ну, а я — пока что кочегар...
Третья смена примет экскаватор,
и тогда, предчувствуя покой,
здесь присядь, чуть-чуть сутуловатый,
угости душистым табаком.
После дня рабочего напора,
просто так, по должности — вдвоем
этаким толковым разговором,
отдыхая, душу отведем.
Плохо, что в беседе перебои,
хоть крепка в пожатиях рука,
каждый день, работая с тобою,
говорим на разных языках.
А причина этому простая:
только два годочка отступя,
я, по роду-племени крестьянин,
коней пас по троицким степям.
Стройка мне не обошлася даром,
и, подумав прожитому вслед,
путь от пастуха до кочегара
называю первой из побед.
Помолчи же, выслушай, как надо,
я по-русски здорово речист...
Знаю — ты пришел из Колорадо,
сам пришел, как верный коммунист.
Знаешь ты походы безработных,
полицейских тюрем тесноту,
и сейчас в работах и заботах
ты — на самом боевом посту.
И теперь на честном коммунисте,
на тебе, как давняя печать,
только и осталось званье — мистер,
сказанное чаще невзначай.
Прошлое осталось для расплаты,
и, его ничуть не позабыв,
ты да я, да друг наш экскаватор
стали точкой мировой борьбы.
Сколько их? Никто не сосчитает
малых точек на большой Земле, —
в Англии, в Америке, в Китае,
в дальних странах, неизвестных мне.
И моих товарищей по росту
по ночам, на зорьке, до гудков
мучает бессонница не просто
у машин, моторов и станков.
Да и мне покамест нет покоя,
дни коротки, ноченьки долги, —
снится мне железо под рукою,
бьют меня по пальцам рычаги.
И прошу, товарищ, а не мистер,
согласись, товарищ, в час любой
обучать меня «на машиниста»,
чтобы стал я наравне с тобой.
Не беда, что говорим мы розно,
переводчик наш поет в груди, —
человек я малый, но серьезный, —
ты за мною сердцем последи.
.........
Сумерки окутывают плечи,
самокрутки выкинуть пора...
Мастер Джемс, прощаясь в этот вечер,
руку жал приветливей и крепче,
чем в другие дни и вечера.
1932
Возвращение на Коксохимкомбинат
Срывает вагонные речи
густой паровозный гудок,
когда загрохочут навстречу
составы с магнитной рудой.
Скорее, скорее, скорее...
Сжимаются шпалы скрипя,
и темь незаметно стареет
по троицким тихим степям.
Киргизская ночь до рассвета...
И вслух я подумать не прочь:
— Товарищ! Заполним беседой
большую дорожную ночь...
О будущем городе стали,
рождающем славу и труд,
я тоже раздумье поставил
на легкий конвейер минут.
Вот память задорно выводит
парнишку околиц да изб,
принесшего стройке завода
за деньги старанья свои.
Декады гремят неустанно
в атаках, в гудках, вперебой,
парнишка, крепясь, вырастает
в героя высоких работ.
Ты слышишь: сквозь ночи, сквозь грохот
строительным взметом высот
моя молодая эпоха
героику будней несет.
За берегом медленной ночи
строительство выйду встречать.
И город гудком прогрохочет
приветный двенадцатый час.
И вновь за разлуку расплатой
вольются в старанья сполна
бетон коксохимкомбината,
распутица рельс и канав.
1932
Письмо звериноголовской молодежи
С чистокровным полуднем вровень,
через сотни дорожных мет
пусть приходит к вам это слово
заправилой больших бесед.
Не припомните? За два года
путь, исхоженный сотнями ног,
от околицы до завода
между нашею дружбой лег.
И меня без большого риска
вы, наверное, сгоряча
вовсе выкинули из списка
однокашников, посельчан.
Только я, пережив другое
и в других проходя боях,
вспоминаю как дорогое —
ваши лица и ваши края.
Не от зауми, не от скуки,
мысли искренностью задев,
снова память беру на поруки
за ее полнокровье дел.
Все припомните, — до запевок,
проходящих в одном ряду
с неустанной атакой сева
в боевом тридцатом году.
Как, гремя, горячась, волнуясь,
весь район напряжением сжав,
с боем двигали посевную,
каждым гектаром дорожа.
Не расскажешь всего, что было
(каждый шаг борьбой напоен),
мы под корень старье рубили,
строя заново район.
Этот бой не забыт, и снова
в заводских корпусах всегда
к каждой точке, к победе новой
я иду по его следам.
Даже песни густеют потом...
Вы прислушайтесь: раскаляясь
вашим пульсом большой работы,
бьется, грохает вся земля.
Если вы, каждый год крепчая,
темп берете в кругу посевном,
мы вам тотчас же отвечаем
коксом, сталью и чугуном.
Так в делах мастеров завзятых
будни выкованы, стройны,
мы растем и растем, ребята,
на стропилах своей страны.
Как-нибудь, может, в пору такую,
может, в отпуск очередной
вместе встретимся, потолкуем
о пережитом, о родном.
Может, в вечер синий, как море,
за беседою, тишь рубя,
расскажу про Магнитогорье,
вы расскажете про себя.
Подытожим, дела разведав,
чтобы завтра, все сохранив,
наши кимовские победы
вырывались за синь границ.
Это главное в мысли четкой,
что я вызнал в строке сухой
посевной и газетной сводки,
нынче двинувшей слово в поход.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: