Жил когда-то гусляр.
Не для знатных бояр —
Для народа он песни слагал.
Лишь ему одному
В непроглядную тьму
Вольной песней своей помогал.
Пел он звонко: "Не трусь,
Православная Русь!
Перестань голубком ворковать.
Будь могучим орлом
И иди напролом,
Не дремли, повались на кровать…
Как не стыдно тебе
В дымной тесной избе
При лучинушке плакать вдовой?
Ты по белым снежкам,
По зеленым лужкам
Пронесись, словно конь боевой!
И от звуков певца
Разгорались сердца,
Молодела народная грудь, —
И, надежды полна,
Подымалась она
И старалась поглубже вздохнуть…
Где скончался певец,
Много-много сердец
Пробуждавший на старой Руси?
Где он спит под крестом
Сладко, крепко? О том
У могил безыменных спроси…
Современный поэт!
Дай правдивый ответ:
Для кого, для чего ты поешь?
С неизменной тоской, —
Для услады людской
Что народу ты в песнях даешь?
Кроткий друг и собрат!
Сладкой песне я рад.
Ты поешь, как лесной соловей,
Одного я боюсь
Что народную Русь
Не разбудишь ты песней своей.
С секстиною
[7] бороться мудрено:
В ней каждый стих — невольник. Он закован,
Как жалкий раб, но я давным-давно
Упрямою секстиной очарован
И петь готов то грустно, то смешно.
Теперь мой стих нестроен и взволнован.
Вы спросите: да чем же он взволнован?..
Эх, молодость! Решить не мудрено.
Ужель тебе не горько, а смешно,
Что "Человек" невольником закован,
Что сумраком ночным он очарован, —
Что светлых дней не видит он давно?
Немая ночь царит везде давно,
Но "Человек" в потемках не взволнован
И так своей дремотой очарован,
Что разбудить его нам мудрено.
Не чувствует бедняк, что он закован
Тяжелым сном. Во сне ему смешно.
Вдруг бьют в набат. Но "Спящему" смешно, —
Ведь он себя застраховал давно
От братских чувств; любовью не закован
И ближнего страданьем не взволнован,
Он не встает, да встать и мудрено,
Не хочется: он негой очарован.
А колокол гудит… Разочарован
Встал "Человек"… и злится он смешно;
Кто разбудил?.. Поведать мудрено…
Не сердце ли набат свой бьет давно?
Да, этот раб, — раб честный, — весь взволнован —
Звучит в груди, неволей не закован.
О сердце-раб! Да будет не закован
Твой колокол! Тобой я очарован,
И умилен, и радостно взволнован…
…Не правда ли, в набат я бил смешно?
Плохой звонарь, я устарел давно, —
Ведь разбудить всех спящих мудрено.
Утихнул ветерок. Молчит глухая ночь.
Спит утомленная дневным трудом природа,
И крепко спят в гробах борцы — вожди народа,
Которые ему не могут уж помочь.
И только от меня сон убегает прочь;
Лишь только я один под кровом небосвода
Бестрепетно молюсь: "Да здравствует свобод!
Недремлющих небес божественная дочь!"
Но всюду тишина. Нет на мольбу ответа.
Уснул под гнетом мир — и спит он… до рассвета,
И кровь струится в нем по капле, как ручей…
О кровь народная! В волнении жестоком
Когда ты закипишь свободно — и шатеном
Нахлынешь на своих тиранов-палачей?..
Я весеннее раннее утро люблю:
Чудно всходит оно над землею родной.
И о том только бога усердно молю,
Чтобы гром, первый гром загремел надо мной.
Оживится земля со своими детьми;
Бедный пахарь на ниве вздохнет веселей…
Первый гром, чудный гром, в небесах загреми
И пошли дождь святой для засохших полей!
Как раскинется туча на небе шатром, —
Всколыхнется душа, заволнуется грудь…
Первый гром, чудный гром, благодетельный гром,
Для отцов и детей ты убийцей не будь!
Никого не убей, ничего не спали,
Лишь засохшие нивы дождем ороси,
Благодетелем будь для родимой земли,
Для голодной, холодной, но милой Руси.