Макарам все не ладится. Над бедными Макарами
Судьба-злодейка тешится жестокими ударами.
У нашего крестьянина, у бедного Макарушки,
Ни денег нет на черный день, ни бабы нет сударушки.
По правде-то, и деньги есть: бренчит копейка медная,
И баба есть: лежит она, иссохшая и бледная.
Помочь бы ей, да чем помочь? Не по карману, дороги
Все лекари и знахаря, лихие наши вороги.
Макар-бедняк, любя жену, не знает темной ноченьки,
Не спит, сидит, вздыхаючи, слезой туманя оченьки.
Слезами не помочь беде — есть русская пословица,
А бабе-то, страдалице, все пуще нездоровится.
"Не плачь, моя голубушка! — решил Макар с усмешкою. —
Продам кобылку в городе со сбруей и тележкою,
И заплачу я лекарю: он больно жаден, гадина!"
Вошел Макар в пустой сарай: кобылка-то… украдена.
Настало лето красное. Стоят денечки славные.
И молятся от радости на церковь православные.
Повсюду пчел жужжание в цветах душистых слышится,
И рожь обильным колосом волнуется, колышется.
Макар-бедняк утешился с женой надеждой сладкою,
И пляшет, как помешанный, пред бабою с присядкою;
Плясал, плясал и выплясал, и рвет в досаде волосы:
Ударил град… и выбил все Макарушкины полосы.
Макар печально думает: "Отправлюсь до Симбирска я.
Есть у меня один талант: есть сила богатырская;
Достались от родителя мне плечи молодецкие,
И буду я таскать суда; тяжелые купецкие".
Бурлачить стал Макарушка. Идет дорогой долгою,
Знакомится под лямкою с кормилицею Волгою.
Поет свою "Дубинушку" с тоскою заунывною,
Домой же возвращается с одною медной гривною.
Прокляв купца-обманщика и дальнюю сторонушку,
Идет Макар на торг в село, продать свою буренушку.
По ней ребята плакали, как будто о покойнике;
Жена бежала улицей в изношенном повойнике
И голосила жалобно, больная, истомленная:
"Прощай, моя скотинушка, прощай, моя кормленая!"
Макар, вернувшись, кается перед женою строгою:
"Я деньги за корову взял, да… потерял дорогою".
Жена его осыпала и бранью и упреками?
"Разбойник, простофиля ты! Как быть теперь с оброками!
Уж сколько горя горького в замужестве испытала я!
Я кашляю — и кровь течет из горла бледно-алая…
Проси отсрочки подати!" — И гонит в исступлении.
Макар пошел на суд мирской; но в волостном правлении
За недоимки старые, как водится с Макарами,
Недешево отделался; побоями, ударами.
Макара пуще прежнего грызет нужда проклятая.
Вдруг слышит он: приехала помещица богатая,
Такая добродушная, такая сердобольная,
Собою величавая и страшно богомольная.
С народом обращается без хитрости, не с фальшею,
И величают все ее "почтенной генеральшею",
Макар-бедняк в хоромы к ней пришел за покровительством,
Но… выгнан был, как пьяница, ее превосходительством"
Ошиблась крепко барыня. Не вор он и не пьяница,
Да с горя и Макарушкв понадобилась скляница.
Идет в кабак Макар-бедняк нетвердою походкою.
Залить свою печаль-змею усладой русской — водкою|
Но баба-целовальница не верит в долг, ругается:
"Вина-то здесь бесплатного для всех не полагается,
Ступай назад, проваливай, не то скажу я сотскому!"
И побежал Макарушка стрелой к леску господскому.
Лесочек был сосняк густой. Шумели сосны дикие.
Поведал им Макарушка беды свои великие:
Как жизнь прошла нерадостно, как бедствовал он смолоду,
Как привыкал под старость он и к холоду и к голоду.
Довольно жить Макарушке, пришлось бедняге вешаться…
Но даже сосны старые над горемыкой тешатся:
Он умереть сбирается, из глаз слезинки выпали…
Вдруг шишки, стукнув в голову, всего его осыггали.
Ветер холодный уныло свистит.
По полю тройка, как вихорь, летит.
Едет на тройке к жене молодой
Старый купчина с седой бородой,
Едет и думает старый кащей:
"Много везу драгоценных вещей,
То-то обрадую дома жену!
С ней на лебяжьей перине усну,
Утром молебен попам закажу:
Грешен я, грешен, мамоне служу!
Если мильон барыша получу —
Право, Николе поставлю свечу".
Ветер, что дальше, становится злей,
Снег обметает с широких полей,
Клонит верхушки берез до земли.
Тройку, за вьюгой, не видно вдали.
Следом за тройкой, в шубенке худой,
Едет мужик, изнуренный нуждой,
Едет и думает: "Черт-те воаыяи!
Плохо живется с женой и детьми;
Рад я копейке, не то что рублю…
Грешник, казетаных дровец нарублю;
Если за них четвертак получу —
Право, Николе поставлю свечу".
Два молодца под березкою в ряд
Сели и вежливо так говорят:
"Братец мой старший, Мороз Синий-Нос,
Что это вы присмирели давно-с?" —
"Братец мой младший, Мороз Красный-Нос,
Я предложу вам такой же вопрос". —
"Видите, братец, случилась беда;
Добрые люди не ходят сюда;
Только медведицы злые лежат,
Няньчат в берлогах своих медвежат;
Шуба у них и тепла и толста.
Нет здесь добычи, глухие места". —
"Правду изволили, братец, сказать:
Некого в здешнем краю наказать.
Наш Пошехонский обширный уезд —
Это одно из безлюднейших мест.
Но погодите, не плачьте пока:
Я замечаю вдали седока.
Вот и добыча пришла наконец!
С ярмарки едет богатый купец,
Вы догоните его на скаку,
Да и задайте капут старику!
Пожил, помучил крещеный народ.
Что же стоите? Бегите вперед!" —
"Братец любезный, Мороз Синий-Нос,
Это исполнить весьма мудрено-с.
Старый купчина отлично одет;
В шубу медвежью мне доступу нет.
Как подступиться к мехам дорогим?
Лучше потешусь сейчас над другим.
Едет на кляче мужик по дрова…
Эх, бесшабашная дурь-голова,
Ветхая шапка… овчиный тулуп…
Братец, признайтесь, мой выбор не глуп"? —
"Ладно, посмотрим. Да, чур, не пенять!
Живо, проворней, пора догонять!"
Ночью в лесу два мороза сошлись;
Крепко, любовно они обнялись.
Старший не охает: весел и смел;
Младший избитую рожу имел.
"Что с вами, братец, Мороз Красный-Нос?" —
"Ах, я желаю вам сделать донос!" —
"Жалобу-просьбу я выслушать рад,
Хоть и пора бы ложиться нам, брат.
Сон так и клонит к холодной земле;
Полночь пробили в соседнем селе;
В небе спокойно гуляет луна,
Так же, как вы, и грустна и бледна". —
"Братец, мне больно: везде синяки,
Страшные знаки мужицкой руки.
Как еще только дышать я могу,
В лапы попавшись лихому врагу!
Я невидимкой к нему подбежал.
Вижу: разбойник, как лист, задрожал,
Морщится, ежится, дует в кулак,
Крепко ругается, так вот и так:
"Стужа проклятая, дьявол-мороз!"
Я хохотал втихомолку до слез,
Ловко к нему под шубенку залез,
Начал знобить — и приехали в лес.
Лес был огромный. Зеяеной стеной
Он, понахмурясь, стоял предо мной.
Сосны и ели шумели кругом,
Чуя смертельную битву с врагом.
Вот он вскочил и, схвативши топор,
Ель молодую ударил в упор.
Брызнули щепки… Работа кипит…
Вздрогнуло деревцо, гнется, скрипит,
Просит защиты у старых подруг —
Елок столетних — и падает вдруг
Перед убийцей… А он, удалой,
Шапку отбросил, шубенку — долой!
Вижу: согрелся злодей-мужичок,
Будто приехал не в лес — в кабачок,
Будто он выпил стаканчик винца:
Крупные капли струятся с лица…
Мне под рубашкою стало невмочь,
Вздумал я горю лихому помочь,
В шубу забрался с великим трудом —
Шуба покрылась и снегом и льдом;
Стала она, как железо, тверда…
Тут приключилась другая беда:
Этот злодей, подскочивши ко мне,
Ловко обухом хватил по спине.
Спереди, сзади, больней палача,
Долго по шубе возил он сплеча,
Словно овес на гумне молотил, —
Сотенки две фонарей засветил.
Сколько при этом я слышал угроз:
"Вот тебе, вот тебе, дьявол-мороз!
Как же тебя, лиходея, не бить?
Вздумал шубенку мою зазнобить,
Вздумал шутить надо мной, сатана?
Вот тебе, вот тебе, вот тебе, на!" —
Мягкою стала овчина опять,
И со стыдом я отправился вспять".
С треском Мороз Синий-Нос хохотал,
Крепко себя за бока он хватал.
"Господа бога в поруки беру,
Моченьки нету, со смеху умру!
Глупый, забыл ты, что русский мужик
С детских пеленок к морозам привык.
Смолоду тело свое закалил,
Много на барщине поту пролил,
Надо почтенье отдать мужику:
Все перенес он на долгом веку,
Силы великие в нем не умрут.
Греет его — благодетельный труд!"