Через несколько дней юноша умер. Кам натаскал в шалаш дров, поджёг его с двух сторон и ушёл к горной гряде. Он тоже заболел, тело его было покрыто красной сыпью. Напился ледяной воды из ручья и забился в расселину. На другой день его случайно обнаружила Рума. Удостоверившись, что он жив, соорудила поблизости шалаш, перенесла в него больного. А к вечеру следующего дня почувствовала жар сама.

Оставив у Озера двух больных — Руму и Кама, племя продолжало свой путь. За больными приглядывали Чал и Мара.

Мало было надежды, что Рума и Кам выживут. Эта страшная заразная болезнь, бич ланнов, была им хорошо знакома. Они давно научились отличать её от других заболеваний.

Родовые вожди в виде исключения соглашались забрать больных, тем более, что Чал — вождь племени. Однако сам Чал не хотел нарушать законы племени. В прошлом подобный случай дорого обошёлся ланнам. С тех пор ни в какие походы заразных больных не брали, их помещали в отдельные убежища, прикасаться к ним запрещалось.

Кроме того, Чал и Мара, может, уже заразились сами.

Племя ушло. Рума и Кам, пышущие жаром, лежали рядом в шалаше на шкурах, и жизнь еле светилась в их запавших глазах.

Рума бредила, часто повторяла имена детей, пыталась подняться, потом она надолго затихла и вдруг пронзительным тоскливым голосом крикнула.

— Мама!..

Крупная сыпь превращалась в ранки, которые затягивались медленно. Но всё же наступил день, когда стало ясно, что самое страшное позади.

Чал по целым дням пропадал на охоте, Мара ухаживала за больными, вялила и коптила мясо. Рума научила ланнов новому способу копчения — в закрытых ямах. Это нетрудно, но мясо сохранялось дольше и было вкуснее.

Взошло солнце. На траве блестел иней, мелкие заливы и лужи покрылись тонкой коркой льда. В каменной теснине глухо шумел могучий поток, вытекавший из Озера. Кама потянуло к Реке. Он взял гарпун и, обойдя гору с южной стороны, медленно побрёл вдоль берега, высматривая добычу. И тут поодаль увидел неровный, светящийся вал, который двигался против течения, пересекая Реку поперёк. Что-то странное, невиданное, внушающее тревогу… Вскоре он догадался, в чём дело: вверх по реке шла рыба. Он загарпунил крупного лосося, с трудом выволок его на берег. Такого хода рыбы ему видеть ещё не приходилось.

Подошла Мара. Вооружившись дубинками, они вдвоём глушили лососей и осетров, выбирая самых крупных. К полудню вылезли из воды продрогшие, усталые, но довольные: на прибрежной траве лежали десятки отборных рыбин. А поверхность озера то всплёскивала, то колебалась — рыба всё шла и шла.

Кам и Мара начали перетаскивать добычу в большую песчаную яму, предварительно покрыв дно древесной корой. К вечеру яма доверху была заполнена слоями рыбы вперемежку со льдом. Сверху уложили кору, хворост, дёрн, камни — будущей весной ланны первое время могут не заботиться о еде. Часть улова перенесли в пещеру, развесили распластанных лососей над костром. Мара наполнила несколько глиняных сосудов растопленным рыбьим жиром.

Через верхнее отверстие в пещеру проник какой-то непонятный шум. Чал вылез наружу и увидел, что небо закрыто тучами птиц, летящих на восток. Их тревожные крики вызывали смятение. Он направился к южному склону горы: на юго-западе за Рекой полыхало красное зарево. Оно поднималось над горизонтом, раздаваясь вширь. Лесной пожар!

Перед рассветом в пещеру проник запах гари, и Рума, которая не могла заснуть в эту ночь, тихо поднялась и стала пробираться к выходу. Кам проснулся и следом за нею выбрался наружу. Огненный вал двигался наискось с юго-запада на северо-восток. Они пошли вдоль берега и остановились напротив устья притока, который под прямым углом впадал в Реку.

Рума вдруг вошла в воду и медленно двинулась прочь от берега. Чал догнал её, подхватил на руки.

— Куда ты?

— Там, там… — показывала она на тот берег. Когда успокоилась, сказала: — Приток остановит огонь. Лесные ланны спасутся.

Река словно вымерла — ни одного всплеска. Над правобережьем бились тучи пепла и дыма, закрывая половину неба.

К вечеру пожар стал стихать. Вокруг стоял полумрак, насыщенный дымом и гарью, было трудно дышать.

Большерогий олень, выходя на берег, увяз в трясине. Чал и Рума подошли к нему. Пытаясь высвободиться, олень погружался всё глубже, вскоре он затих, бессильно вытянув шею.

— Принесём хворосту, — предложила Рума. — Смотри! — она держала на ладони влажный, помятый колос, который выдернула изо рта оленя. — Здесь растёт?

— Да, где-то тут.

— Ты видел?

Что-то похожее вроде попадалось ему на глаза, но где? И когда?..

С их помощью олень выбрался из трясины, сделал несколько неуверенных шагов, остановился, разглядывая скошенным глазом своих спасителей. Потом, чтобы освободиться от налипшей грязи, встряхнулся и зашагал прочь от Реки.

Рума бережно положила колос в сумку, висевшую на поясе.

— Не вспомнил?

— Нет. — Чал рассмеялся. — Вкусный?

— Да, да… Увидишь — сразу скажи. Это самое вкусное, вкуснее всего.

— А мясо? А печень? А лосось? Что вкуснее?

— Лепёшка. Лепёшка вкуснее. Запомни.

— Дай, попробую.

— Это ещё не лепёшка. Её надо сделать. Много работы. Но когда-нибудь ты попробуешь — понравится.

— А мясо не надо делать…

В полумраке с Реки доносились всплески, фырканье — животные переправлялись через спасительную преграду.

Ночью разразилась буря. Стены пещеры глухо гудели, в верхнее отверстие со свистом врывался ветер. Яростный раскат грома поднял всех на ноги — казалось, гора рушится. Отблески молний выхватили из темноты напряжённые, испуганные лица. Кам вскинул руку вверх, весело крикнул:

— Дождь погасит огонь! — Помолчал, прислушиваясь к завыванию бури, добавил: — Нам пора уходить. К морю. Вы ждёте меня, пойду.

— Пойдём завтра, — обрадовался Чал.

— Можно зимовать здесь, — возразила Рума. — Еды хватит. Много шкур. Дрова близко. Море далеко.

Кам испуганно замахал рукой:

— Нет, нет! Зимовать нельзя. Замёрзнет воздух, все умрём. Надо уходить.

Рума не стала спорить.

— Хорошо, завтра. Всё готово.

Но к утру буря переросла в неистовый ураган, который бушевал несколько дней. Когда стихло, Чал пошёл прогуляться по берегу Реки. Солнце ещё не взошло. Дойдя до того места, где недавно увяз олень, он наткнулся на мёртвого медведя. Перепрыгнув через него, угодил ногой во что-то мягкое, пушистое. В тот же миг он услышал рычание и, разглядев свернувшуюся клубком гиену, отскочил, но было поздно, она цапнула его за икру. Чал прикончил её ударом копья и заковылял к пещере, ругая себя за неосмотрительность. Так можно и умереть, сам видел, как бывает.

Рума сразу промыла рану, наложила на неё сочные стебли какого-то колючего растения и, перевязав лоскутами кожи, направилась к выходу.

— Скоро приду, — сказала она.

Вернулась Рума с комками чёрной, жирной, блестящей грязи. Сняла повязку, залепила рану грязью, снова перевязала. Чал ни о чём не спрашивал — она знает, что делает. Но Мару и Кама очень заинтересовало это лекарство. Рума рассказала, что видела, как раненые олени и туры, обходя Озеро со стороны Болота, останавливаются и подолгу лежат в грязи. И ещё много раз она наблюдала: когда дети с исцарапанными ногами проходили по болоту, их ранки заживали удивительно быстро.

Грязь помогла и Чалу: рана не воспалилась, быстро затягивалась. Однако оставлять обжитое место нечего было и думать — время упущено: земля покрылась толстым слоем снега. Рума и Мара все эти дни носили в пещеру дрова, шили спальные мешки, готовились к зимовке.

Начало зимы было ненастным, и обитатели пещеры редко выходили наружу. Но Чалу не терпелось испытать лыжи, похожие на маленькие волокуши, обтянутые мехом, — он ушёл с Уром на разведку. Верный пёс, несмотря на старость, ещё хорошо служил своим хозяевам. Время потратили не зря: у подножия холма под корневищем старой ели обнаружили берлогу. Вернее, обнаружил Ур: рычал, принюхивался, не спуская глаз с небольшого отверстия в снегу, из которого шёл пар.