Если были сыты.

Напролом, уже два дня, пробуя лук и стрелы на всем, что было приметного, научился попадать в цель. Он уже попадал в ствол дерева, в камень, в горку земли, нарытую кротом, в крупный лист какой-нибудь травы…

Дум, шагая и шагая, тоже не терял времени зря. Шаря глазами по земле, он в конце концов нашел то, что искал. На берегу маленькой речки он углядел обломок кремня, на привале умело расколол его другим кремнем так, что у того появилось острие, потом взял у Напролома стрелу и привязал к ней этот обостренный кусочек сухожилием — прочно-прочно. Стрела получила наконечник!

И стоило Напролому уложить стрелу на лук, как поблизости от них остановился заяц, тетива была натянута до предела, стрела охотника свистнула — и скоро наши путешественники жарили мясо… Напролом, обгладывая косточку, шевелил время от времени губами — он наверняка сочинял рассказ о том, Как Он Первым Же Выстрелом Убил Зайца.

После удачной охоты, еды и отдыха (валяния на траве) путешественники продолжили путь. Они шли весь день.

И вот завечерело, Солнце за спиной путников краснело и крупнело — оно, казалось, созревает, как яблоко, и так же тяжелеет, как оно…

Путники оборачивались, чтобы глянуть на яблоко, готовое упасть и пропасть, и ускоряли шаг. По траве под их ногами лилась им навстречу прохлада.

Тени их удлинялись, тени давно обогнали путешественников, спеша попасть на ночлег, торопили их, убегали…

Напролом вдруг остановился и потянул носом.

— Я чую дым, — сказал он.

Дум и Хоть-Куда тоже принюхались. Да, в вечернем воздухе появился дым, но не такой, как от пожара, а дым, в котором были запахи еды, близкого жилья и, чудилось, он несет даже шум людского поселения.

Напролом, еще раз понюхав воздух, указал направление, откуда плывет дым, и скоро путники на самом деле увидели несколько дымных столбов и услышали далекие еще людские голоса.

Кто там? Не ждет ли их опасность? Что принесет новая встреча?

Они шли все медленнее, все осторожнее, но не крадясь, а в полный рост, чтобы племя у костров не подумало о них плохое.

И вот кто-то увидел их, закричал другому, тот — третьему…

Навстречу чужакам двинулись воины племени с копьями в руках. Наши трое переложили свои копья в левую руку, а правую подняли ладонью вперед. Увидев этот всеобщий знак мира, группа воинов расступилась, и перед путешественниками предстал низенький пузатый человек, что стоял широко расставив ноги. Наверняка это был вождь племени. Он пальцем поманил их к себе.

Они пошли еще медленнее, чем прежде, еще осторожнее, не сводя глаз с пузатого и все-таки поглядывая налево и направо — на копья, занесенные над их головами.

— Стойте! — услышали путники, не дойдя до толстяка десяти-двенадцати шагов. — Остановитесь!

Наши трое замерли на месте.

— Стойте там, где стоите! — прокричал пузатый. — И не двигайтесь, пока вам не разрешат!

Дум, хоть-Куда и Напролом подчинились приказу. Между тем, главный, стоявший посредине вооруженной толпы, подал какой-то знак рукой, из толпы выскочили двое мужчин с глиняными горшками в руках и по команде толстого плеснули водой на землю как раз в том месте, где находились тени голов путешественников.

И чуть вода коснулась земли, как толпа отпрянула, а несколько воинов взмахнули копьями. Взмахнули, замерли, вытаращив глаза на землю, политую водой…

Ничего не случилось. Чужеземцы переглянулись.

Вождь подал еще знак, из толпы выбежали двое других мужчин — с горящими ветками. Они что-то непонятное выкрикнули и ткнули ветками в тени голов путешественников. Ткнули — и отпрыгнули. А вместе с ними разом — одним движением — отшатнулась и толпа, и сам толстый, как ни было ему трудно, отскочил на два шага.

И опять ничего не произошло.

Вождь подал и третий знак, и снова из толпы показались двое мужчин. В руках у них на этот раз было по куску мяса. Они боязливо приблизились к теням пришельцев, замершим на земле, и поднесли к ним мясо. Толпа сжалась в один комок и негромко завыла.

Но и в этот раз с тенями ничего не случилось. Они остались неподвижными, только шевельнулась тень головы Напролома, который повернулся к Думу спросить, что тот думает по этому поводу.

— Можете подойти ко мне! — крикнул вождь. — Подойти и рассказать, кто вы такие и что делаете на нашей земле.

Путники подтолкнули друг друга локтями и сделали несколько несмелых шагов вперед. Они не знали, что еще ждет их после столь странных действий чужого племени.

Подошли, наклонили головы…

— Мы издалека, — сказал Дум, — и идем к тому месту, где восходит Солнце. Ваша земля оказалась на нашем пути. Позволь нам переночевать здесь.

Вождь молча рассматривал чужеземцев, то, как они были одеты, как вооружены.

— Вы пришли к нам, когда Солнце заходит, и все тени вырастают, — ответил он, внимательно оглядев рослого Напролома. — Скоро ночь, кто знает, как поведут себя ваши тени в темноте?

Дум понял, что и здесь с ответами надо быть осмотрительным.

— Насколько я знаю наши тени, — сказал он скорее наобум, чем наверняка, — они лежат рядом с нами всю ночь и не делают ни одного самостоятельного движения. Мало у кого, — добавил он, видя по лицу вождя, что говорит правильно, — мало у кого я видел такие послушные тени!

Дум покосился на спутников — Напролом ковырял в ухе и гримасничал, будто Думовы слова были не по его ушам, а Хоть-Куда от напряжения высунул язык.

Вождь согласился с чужаком, но не во всем.

— Когда говоришь ты, светлокожий, — это одно, а вот что взбредет в голову темной твоей тени, да еще ночью — этого никто не знает!

И на это надо было ответить — толстяк ждал, не спуская настороженных глаз с Дума.

— Тень, — сказал, чуть промедлив, тот, — хоть и темна, но она, ты ведь знаешь, следует за тобой, как ребенок. Если правильно ее воспитывать, у нее не будет неожиданных мыслей.

Теперь задумался, наклонив голову, вождь: ответ был для него, кажется, нов. Подумал, подумал, подозвал незнакомцев поближе.

— Сядьте, — повелел он, — тогда ваши тени укоротятся. А еще лучше — лягте: я буду чувствовать себя спокойнее.

Наши путники — а к этому времени они еле держались на ногах — с удовольствием растянулись на земле.

Вождь тоже прилег, вслед за ним разлеглось полукругом и все племя.

— Пока готовится ужин, — заговорил он важно, — я расскажу вам историю о коварстве тени, историю, услышав которую, вы содрогнетесь и всегда уже будете оглядываться на собственную тень, как это делаем мы, ожидая от нее подвоха. Эта история передается у нас от поколения к поколению и все знают ее наизусть.

При этих словах вся толпа придвинулась к вождю, обступила его, нависла над ним.

— Давным-давно, — начал вождь торжественно, — когда тени были просто тенями, а не кем-нибудь еще, жил в наших краях тигр — огромный, оранжевый, полосатый. Он занимался тем же, чем занимаются все тигры — ловил оплошавших и пожирал их. Всем-всем он походил на остальных тигров, кроме одного — был жуткий придира.

Поймает, например, оленя и говорит ему: "Я тебя давно заприметил, голубчик! И губами ты как-то шлепаешь по-особому, и ходишь не так, как все — переваливаясь. Видно, много о себе думаешь! Опять же и пятно у тебя на боку — понял, за что я тебя невзлюбил?"

Или прихлопнет между делом зайца. Прихлопнет и поворчит над ним: "Сам махонький, на один мой зуб, а уши больше, чем у меня! Да еще прыгает! Ты что — лягушка? Как было не осерчать!"

А однажды тигр точно так же разворчался на… собственную тень. Было это в жаркий день, когда тигра донимали блохи. Чесался он, чесался и вдруг что-то заметил… Заметил, да как рявкнет: "А ты-то, тень, отчего чешешься?! Скажешь, что и тебя заели блохи? Уж не передразниваешь ли ты меня?"

Тень, понятно, ничего ему не ответила.

А тигр не успокаивался: "И еще ответь мне — почему ты не полосатая, как я? Что ты этим хочешь сказать? Что, может, лучше меня?"