Что же касается Фрейберга, то он только и делал, что писал эти небылицы и отправлял их каждый день в градоначальство, чтобы они попали репортерам. Само следствие он временно прекратил и ограничился лишь тем, что установил над магазином Федорова самый строгий, тайный надзор, и даже, с согласия хозяина, поместил одного из сыщиков в сам магазин приказчиком.

Но это не дало никаких результатов.

Однажды, когда Пиляев сидел у себя в комнате, Фрейберг зашел к нему.

— Ну, что? — спросил Пиляев. — По лицу вижу, ты принес какую-то новость.

Сбросив легкое пальто, Фрейберг поздоровался с товарищем.

— Ты угадал, — ответил он, садясь на турецкий диван. — Есть новость.

— По Федоровскому делу? — с живостью спросил агент.

— Не совсем, но касается его. Вчера вечером мне удалось, наконец, точно установить, кому ранее принадлежал бриллиант, подаренный испанке.

— Ну!

— Его в числе прочих драгоценностей похитили семь месяцев назад из магазина Блеттера…

Пиляев широко открыл глаза:

— Но… как удалось узнать это?!

— Очень просто, — небрежно ответил Фрейберг. — Этот камень чистой воды и большой величины, а на одной из его граней есть еле заметная трещина. Ювелиры прекрасно знают малейшие дефекты своего товара, и мне почему-то пришло в голову обратиться сначала к тем из них, кто был хоть раз обворован за последние два года, то есть за то время, когда в Москве и Петербурге особенно участились грабежи и кражи именно в ювелирных магазинах. Таких магазинов, не считая Федоровского, оказалось в Петербурге три. За два года в них похищено драгоценных камней на двести семьдесят четыре тысячи.

— И там признали камень? — спросил Пиляев.

— Да. Его признали именно в магазине Блеттера. По книгам продажная цена этого камня тысяча шестьсот рублей. Но самое важное то, что теперь я знаю: кражи у Блеттера и у Федорова совершило одно и то же лицо.

— Каким образом?

— При краже у Блеттера громила, как и у Федорова, отличился тем, что исковеркал массу золотых и серебряных изделий, не унеся их с собой. Он взял лишь камни и самые ценные бриллиантовые, изумрудные и рубиновые вещицы.

— Черт возьми, вот это важно! — воскликнул Пиляев.

— Да, это открытие несколько облегчает нам работу: поймав громилу, мы получим в руки виновника не одного, а нескольких преступлений.

— О, если бы нам удалось выловить эту шайку! — воскликнул Пиляев.

— И ведь подумать только, негодяй целый вечер сидел чуть не рядом с нами в кабинете! — усмехнулся Фрейберг. — Простая, маленькая случайность — и он уже был бы в наших руках.

— Да, — согласился Пиляев. — Познакомься мы с цыганкой Шурой двумя часами раньше и пролюбезничай он в кабинете с Отеро часом больше, он уже сидел бы там, где ему по справедливости давно нужно было бы сидеть.

— Ну ничего… — пробормотал Фрейберг, — с завтрашнего дня я поставлю ему еще одну ловушку. Если он читает газеты — а в этом я не сомневаюсь — то он, вероятно, от души хохочет над нами. Ведь, судя по газетам, его ищут в Чугуеве, и он чувствует себя прекрасно и преспокойно в Петербурге.

— Что же вы хотите предпринять?

— Весь свой замысел я основываю на том, что негодяю необходимо возможно выгоднее реализовать то, что он награбил, — ответил Фрейберг. — Но пока я не скажу вам ничего. Возможно, что в этой попытке я снова потерплю неудачу, так по крайней мере нечего заранее праздновать победу.

Дела бриллиантщика Федорова, видимо, так сильно покачнулись из-за грабежа, что в торговом мире с каждым днем все настойчивее стали поговаривать о неминуемом близком банкротстве фирмы. Сам Федоров ходил мрачнее ночи, почти ни с кем не разговаривал и все время проводил за торговыми книгами и в писании писем. Но вот, наконец, пробил его последний час.

Когда в один прекрасный день петербуржцы взяли утром в руки газеты, они прочли, что банкротство Федорова — факт уже совершившийся. Купеческий суд признал Федорова несостоятельным должником, и на оставшееся имущество была назначена ликвидационная комиссия.

Вскоре после этого почти во всех, газетах появилось объявление о том, что магазин Федорова сдается в аренду, а товар продается с аукционного торга. По всем вопросам относительно аренды и товара рекомендовалось обращаться к одному из членов комиссии, который целый день находился в магазине.

Прошло еще несколько дней. За это время магазин посетили несколько местных и приезжих купцов, желавших поставить ювелирную торговлю на уже насиженном месте. Все они хотели занять именно это место, а, если можно, купить и фирму.

Благодаря этому цена на магазин возрастала, и ликвидационная комиссия решила сдать магазин и фирму с торгов.

В день распродажи в магазине собралось около десяти человек. Аукцион вещей был назначен на вторую половину дня, поэтому мелкая публика еще не явилась.

— Сдается магазин. Арендная цена в год — двенадцать тысяч! — объявил оценщик.

— С рублем, — крикнул молодой, прилично одетый купец.

— С двумя! — пробасил другой голос.

— Десять! — хладнокровно набавил седой, высокий купец в золотых очках.

— Двенадцать тысяч десять! — крикнул оценщик.

— Одиннадцать!

— Пятнадцать! — горячился молодой купец.

— Двадцать! — спокойно продолжал набавлять старик.

По мере того, как торг продолжался, страсти и азарт разгорались все больше. Через полчаса сумма дошла до тринадцати тысяч рублей. Надбавки делались все крупнее.

— Тринадцать тысяч пятьсот!

— И пятьдесят!

— Тринадцать шестьсот.

Скоро сумма перевалила за шестнадцать тысяч.

Семеро отстали, и теперь торговались только трое.

— Шестнадцать тысяч сто! — объявил оценщик.

— Чтобы замирить, семнадцать тысяч! — хладнокровно произнес старик.

— Черт! — пробурчал молодой купец, весь вспотевший от волнения. — И десять!

Третий пожал плечами и отошел в сторону.

— Прямо, можно сказать, из одного азарту лезут, — заговорили все разом. — Разве при таких платежах можно что-нибудь выручить. Это, выходит, двенадцать за помещение и пять за разоренную фирму!

— Восемнадцать! — Это опять старик.

— И десять! — свирепо рявкнул молодой.

— Двадцать тысяч, — почти равнодушно произнес старик.

Молодой купец, казалось, стал в тупик.

Но когда оценщик повторил цифру второй раз, он махнул рукой.

— И десять! Не уступлю! — упрямо крикнул он.

— Двадцать пять! — старик был непреклонен.

— Просто с ума сошел! — зашептали в толпе. — Набавляет по пяти тысяч.

Молодой купец зло сплюнул, побагровел и отвернулся.

— Двадцать пять первый раз! — начал считать аукционист. — Двадцать пять — второй раз!.. Двадцать пять — третий! — и стукнул молотком по столу.

Седой старик степенно подошел к столу и, достав объемистый бумажник, принялся отсчитывать деньги.

— Пойдем-ка, дружище, прогуляемся, — предложил Фрейберг неделю спустя после аукциона, входя в комнату Пиляева.

— Куда? — удивился тот. — Посмотри, как скверно теперь в городе! Пыль, ремонт…

— Ну, это ничего. Я хочу доставить тебе маленькое, неожиданное удовольствие.

— В чем дело?

— Я же сказал «неожиданное»! Ты хочешь, чтобы я заранее разболтал тебе все? — усмехнулся сыщик.

— И правда! — рассмеялся Пиляев.

Вдвоем они вышли из квартиры и пошли по направлению к сыскному отделению.

— Мы идем в сыскное? — недоуменно спросил Пиляев.

— Да, мне нужно отдать кое-какие распоряжения. Кстати, не забыли ли вы захватить револьвер?

— Гм… он всегда при мне, но разве в нем будет сегодня надобность?

— По всей вероятности.

— Черт возьми, это начинает меня интриговать! — воскликнул Пиляев.

— Потерпите, — сказал, улыбаясь, Фрейберг.

Войдя в отделение, сыщики направились в кабинет начальника.

— Ну, что? — с интересом спросил тот, прекрасно зная, что Фрейберг не придет зря.