— Дайте мне нож! — приказал он.

Клеенка тюка, занимавшего почти всю корзину, была распорота, и Фрейберг быстро отвернул края.

Крик удивления и ужаса вырвался из уст присутствовавших.

— Боже мой! Да что же это?! — воскликнул игумен.

— Ни более ни менее, как человеческое тело, разрезанное на куски, — хладнокровно ответил Фрейберг. — И притом, для предохранения от преждевременного разложения, оно прекрасно просолено.

Действительно, страшные кровавые куски были почти совершенно засыпаны мелкой каменной солью.

Поднялась тревога.

Вызвали следственные власти, ворота монастыря и все двери монастырской гостиницы наглухо заперли. Началось следствие.

Были вскрыты и две другие корзины. В них нашли немного белья, провизии и запас соли. Часть белья — полотняное, мужское — оказалось без меток.

Ничего, что могло хотя бы немного пролить свет на преступление, не нашли. Осмотр монастырского помещения и двора также ничего нового не дал.

Вскоре корзины унесли в участок, где к ним приставили караул, и полицеймейстер заперся с Фрейбергом в своем кабинете.

— Довольно загадочное преступление, — сказал он, усаживаясь за стол.

— Да, тем более, если принять во внимание то обстоятельство, что головы у трупа нет, — согласился сыщик.

— Негодяи успели спрятать ее раньше…

— А главное, — продолжал полицеймейстер, — ко мне за последнюю неделю не поступало ни одного заявления об убийстве с исчезновением трупа! Даже об исчезновении кого бы то ни было ни единой заявки.

— Ну, этому трупу не больше трех дней, — заметил сыщик.

— Взялись бы вы, Карл Эдуардович, за это дело! — попросил жалобно полицеймейстер. — Сами знаете, какие у нас тут, в провинции, сыщики…

— Попробую, поработаю, если только дело не затянется, — ответил Фрейберг.

Придя на монастырский двор, Фрейберг принялся за осмотр. Согнувшись в три погибели, он долго ходил по двору гостиницы, окруженному довольно высокой каменной стеной. Сыщик был похож на ищейку, потерявшую внезапно след.

Вскоре на всем дворе и на стене не оставалось ни одного квадратного вершка, который не был бы исследован самым тщательным образом. Время от времени сыщик многозначительно поднимал брови и одобрительно кивал головой.

Закончив осмотр, он удалился к себе на квартиру, и часа через два никто не узнал бы в вышедшем из нее крестьянине знаменитого сыщика — парик и грим совершенно изменили его лицо.

В таком виде он пришел в самую большую читальню города и, попросив газеты, углубился в чтение, беспрестанно требуя другие номера.

— Ищешь что-нибудь? — удивился библиотекарь.

— Ищу, батюшка, ищу, — ответил сыщик. — Сынишку хочу куда-нибудь определить, так уж сделай милость, дай мне все газетки питерские и московские за три-четыре дня.

Получив еще ворох газет, сыщик вновь погрузился в чтение.

Вдруг его взгляд упал на одну из заметок газеты «Парус» с заголовком «Таинственное исчезновение».

«Вот уже два дня, — прочел он, как купец первой гильдии Егор Пафнутьевич Пустохвалов тщетно разыскивается московской полицией. Два дня тому назад Е. П. вышел из дому около одиннадцати часов утра, сказав жене, что ему нужно пойти в банк, чтобы взять сорок тысяч рублей для платежа по векселю, которому истек срок, причем Е. П. обещал прийти часа через два. Однако ни через два часа, ни к вечеру Е. П. не возвратился. Полагая, что муж зашел с приятелем в ресторан, жена не придала этому особого значения. Но Е. П. не вернулся и к утру. Это обстоятельство обеспокоило жену, тем более, что Е. П. никогда не кутил долее одного вечера. Были наведены по телефону справки во всех ресторанах, у приятелей, в банке и у купца, которому должен был платить Пустохвалов. Из банка ответили, что Пустохвалов действительно приходил накануне и взял сорок тысяч рублей, но купец, которому должен был платить Е. П., ответил, что не видал его и денег не получал. Такой же отрицательный ответ дан из всех ресторанов и от знакомых. Е. П. словно канул в воду. Не зная, что делать, жена Пустохвалова известила о пропаже мужа полицию. Но самые тщательные розыски до сих пор не дали никаких результатов».

Прочитав заметку, Фрейберг просмотрел еще несколько газет, но не найдя в них для себя ничего интересного, сдал их библиотекарю и вышел на улицу.

Сев на извозчика, он приказал везти себя на вокзал и первым же поездом выехал в Москву.

Анна Саввична Пустохвалова только села за завтрак, когда горничная доложила, что хозяйку спрашивает какой-то мужик. Встав из-за стола, Анна Саввична вышла в переднюю, приказав просить туда посетителя.

Это был не кто иной, как Фрейберг, одетый в костюм простого мужика, но из разряда зажиточных.

— Извините, матушка, что побеспокоил вас, — заговорил он с легким поклоном. — В этом костюме вы, конечно, не узнаете во мне сыщика, но я нарочно явился к вам в таком виде, чтобы не возбудить у людей подозрения. А чтобы вы не сомневались, кто я, извольте прочесть мое удостоверение.

Анна Саввична просмотрела бланк.

— По делу мужа, должно быть? — спросила она тонким голосом.

— Да, — ответил сыщик. — Нельзя ли нам уединиться куда-нибудь?

— Пойдемте, — пригласила жестом Анна Саввична.

Анна Саввична Пустохвалова выглядела еще совершенно молодой женщиной, несмотря на свои тридцать лет. Красивая, с правильными чертами лица, она производила хорошее впечатление, а манера одеваться указывала на то, что эта женщина не лишена кокетства.

Пройдя с гостем в отдельную комнату, она тщательно притворила дверь и села на диван.

— Что я могу вам сказать? — заговорила она взволнованно. — То, что я показывала полиции, вероятно, вам уже известно по газете «Парус», а больше я ничего не могу добавить.

— О, я обеспокою вас лишь несколькими посторонними вопросами, — поспешил заметить сыщик. — Скажите, пожалуйста, как велико состояние вашего мужа?

Пустохвалова пожала плечами.

— Точно не знаю, но, по-видимому, оно доходит тысяч до четырехсот чистогана.

— То есть, не считая торгового предприятия?

— Да. Это наличный капитал, который он получил с месяц тому назад от реализации сормовских акций.

— Так, так… Ну, а торговое предприятие?

— Магазин вместе с товаром, за уплатой счетов, можно было бы продать тысяч за двести двадцать. Он как-то сам говорил об этом, — ответила Пустохвалова.

— У него живы родители?

— О нет! Ведь ему самому уже под шестьдесят.

— А ваши дети?

— У нас только одна девочка семи лет.

— Скажите, пожалуйста, не подозреваете ли вы, что произошло убийство? — спросил сыщик.

— Все может быть! Я теряю голову, — прошептала Пустохвалова, бледнея.

— И вы не подозреваете никого из служащих?

— Решительно никого. В этот день все были на своих местах.

— А имелись ли у вашего мужа на теле какие-либо особые приметы в виде родимых пятен, рубцов, бородавок?..

Анна Саввична густо покраснела.

— Право, я не разглядывала мужа так подробно, — сказала она, опуская глаза.

— Благодарю вас, — поклонился Фрейберг. — Теперь будьте любезны привести сюда вашу дочь. Показания ребенка иногда бывают очень ценны.

— Сию минуту, — ответила Пустохвалова, вставая с места.

Через несколько минут она возвратилась, ведя за собою девочку с умненьким лицом и лучистыми карими глазами.

— Вот, Верочка, этот дядя будет тебя спрашивать, а ты ему отвечай, — сказала мать, подводя дочь к сыщику.

— Хорошо, мама, — весело отозвалась девочка.

И обернувшись к сыщику, она спросила:

— А про что ты будешь спрашивать меня, дядя?

— Про твоего папу, — ответил Фрейберг, гладя девочку по голове.

— Вот это хорошо! — воскликнула девочка. — Про него я скажу все-все.

— А ты его очень любишь?

— Очень.

— Где же твой папа?

— Уехал по делу и, когда вернется, привезет мне большую куклу.

— Кто же к вам приходил после папы?

— Дядя Федор Иванович.

— Кто это, Федор Иванович? — повернулся сыщик, обращаясь к госпоже Пустохваловой.