Гастон де Ганделю."

Это непристойное, игривое послание, безусловно, было обидным для любой женщины. Но это, очевидно, нисколько не смущало Розу. Напротив, именно его грубая материальная сторона и туманила ей мозг, казалась упоительной музыкой.

— О, если бы моя воля! — прошептала она страстно, — если бы только моя воля!

На шаткой лестнице послышались чьи-то решительные шаги.

— Он! — испуганно прошептала девушка, — Поль! — и по-кошачьи шмыгнула от очага к стене, поспешно спрятав письмо в щель. Поль Виолен уже входил в комнату. Молодой человек лет двадцати трех, Поль был по-настоящему красив. Классически овальное лицо его было подернуто той матовой бледностью, что свойственна южанам. Небольшие тонкие усики прикрывали несколько крупноватые губы, придававшие лицу мужественный и энергичный характер. Светлые вьющиеся волосы обрамляли высокий и гордый лоб, а большие темные глаза горели удивительным огнем.

Красота Поля была даже ярче красоты Розы. В Поле было какое-то особое достоинство и природное величие, свойственное кровным аристократам. Даже супруги Лупиас не могли не заметить, что их странный жилец даже своему чердаку способен придавать некое величие, точно какой-то принц крови, вынужденный скрывать свое происхождение.

Но принц был крайне жалок в эту минуту. Невзирая на отчаянную нищету, его одежда была подчеркнуто опрятна. Но в ней чувствовалась бедность, что стыдится самое себя, молчит и прячется от всех.

Панталоны, жилет и сюртук из черного драпа, основательно потертые, не в состоянии были защитить беднягу от поистине сибирского холода, что свирепствовал в тот день. Добавьте к этому наряду еще и светло-серую накидку, что была не толще паутины, и потому согревать никак не могла. Зато ботинки на нем были тщательно вычищены, но, увы, именно это обстоятельство и подчеркивало трагическое, поистине отчаянное положение финансов Поля.

Войдя, Поль швырнул на постель сверток белой бумаги, что держал под мышкой.

— Ничего! — произнес он с мрачной безнадежностью, — опять ничего!

Роза, подняв голову от карт, взглянула на него, и ее хорошенькое лицо стало злым.

— Что? — презрительно и удивленно спросила она. — Ничего?! И это после того, что ты говорил мне сегодня утром, уходя?

— Сегодня утром, Роза, я еще надеялся. Но меня обманули. Вернее, я сам обманулся. Поверил пустым обещаниям. У здешнего народа даже не хватает доброты прямо сказать "нет". Они выслушивают тебя с видом явного интереса, даже искренне сочувствуют. Но через минуту тут же о тебе забывают…

Воцарилось молчание. Поль был слишком удручен, чтобы заметить косой презрительный взгляд Розы. Этот вид наивного отчаяния вкупе с угрюмой покорностью судьбе особенно бесил ее.

— Нечего сказать, завидное теперь у нас положение, — заметила она наконец, — и что же дальше?

— Ах, я уже голову потерял…

— В таком случае пора положить этому конец. Вчера, когда тебя не было, здесь была эта противная Лупиас. Так вот она объявила, что, если в течение трех дней мы не внесем за квартиру требуемые одиннадцать франков, она нас непременно выгонит. Да, да, и она сделает это, мерзкая дрянь, только ради удовольствия видеть меня на мостовой, она ненавидит меня!

— Один во всем мире, без родственников, без друга, совсем один, — бормотал Поль.

— У нас ни сантима, — упрямо вела свое Роза, — на прошлой неделе я продала свои последние юбки, нет дров. И ко всему прочему мы со вчерашнего утра ничего не ели.

Несчастный молодой человек схватился за голову и отчаянно сжал руками виски.

— Ну, вот еще, — желчно заметила Роза, — я ему толкую, что необходимо искать любые средства, любой способ, а он…

Не дав ей договорить, Поль судорожно сорвал с себя накидку и бросил на стул.

— На, возьми и отнеси в залог, — произнес он глухо.

— И это все, чем ты в состоянии помочь себе и мне? — спросила молодая женщина.

— За накидку, наверное, дадут три франка; наверное, за них можно купить немного хлеба и дров.

— Ну, а потом?…

— Потом… Я подумаю, поищу способ… Мне нужно выиграть время. Успех придет, а с ним и деньги. Нужно уметь ждать…

— Нет, нужно еще и уметь сделать…

— Разумеется! Однако, прошу тебя, сделай так, как я тебе сказал, а завтра…

Будь Поль менее взволнован, он давно бы заметил, что Роза упрямо ведет дело к разрыву.

— Завтра! — язвительно произнесла она, — что же завтра? Уже целый месяц я слышу одно и то же! Но всякому терпению есть предел. Вы, Поль, не ребенок и обязаны взглянуть прямо в глаза жизни. Ну, посудите сами, что дадут мне эти лохмотья? Три франка? И сколько дней мы можем прожить на эти гроши?

— Отчего же ты не помогаешь мне, — крикнул он, — отчего же сама не работаешь?

Роза саркастически улыбнулась.

— Я? Я — женщина, мой милый. Я не создана для работы.

С угрожающим видом Поль приблизился к молодой женщине. Казалось, еще минута — и он ударит ее.

— Несчастная! — глухо произнес он — да, ты именно несчастная…

— Нет… Я только голодная.

Надо полагать, такая ссора могла бы окончиться плохо. Но послышался шорох в дверях, и они оба обернулись.

На пороге чердачной двери стоял старик и, добродушно улыбаясь, смотрел на молодую пару.

Старик был высок и несколько сутуловат. Две скулы кирпичного цвета особенно выдавались на его лице. Да, и еще — красный нос. Все остальное скрывала длинная и всклокоченная бородах проседью. Глаза его были скрыты очками с цветными стеклами; медную оправу очков он обмотал черной ленточкой.

Все в нем дышало ужасающей бедностью. Это сальное изодранное пальто с огромными карманами носило на себе следы всех стен, о которые он терся и под которыми валялся пьяным. Было заметно, что для этого бродяги все равно где и в чём спать — на постели или на земле, в платье или без платья.

Роза и Поль давно знали этого старика, ведь он жил в соседней конуре и его звали "дядя Тантен".

Его приход напомнил Полю, что соседняя комната мансарды — рядом и что каждое произнесенное им слово там слышат. Значит, их ссора тоже не была секретом…

— Что вам здесь нужно, милостивый государь? — резко спросил он у старика, — и кто вам дал право входить, не постучавшись?

Однако угрожающий тон Поля нисколько не смутил старика.

— Я стучался, — ответил он, — я редко бываю дома, а сегодня как раз возвратился, когда вы разговаривали. Я, разумеется, навострил уши…

— Милостивый государь!

— Погодите, нетерпеливый юноша! Скажите мне лучше, отчего вы так рано начали ссориться между собой? Когда лошади слишком долго стоят на месте, то даже самые смирные из них начинают беситься. Мне не раз приходилось замечать это…

— Однако, вы знаете, милостивый государь, — заметил Поль, глубоко задетый замечанием старика, — до чего ожесточают сердце бедность и нищета. Я полагаю…

— Э, полно о пустяках! Если я вошел, не спросив, то в таком случае простите меня; но разве не должны соседи являться друг другу на выручку, когда слышат шум ссоры? Как только я услышал ваши взаимные обвинения, сразу же сказал себе: этих двух больших детей мне следует немедленно помирить, иначе будет плохо.

Подобная тирада в устах этого бродяги была столь комична, что даже Роза не могла удержаться от улыбки. К тому же ей пришла в голову мысль, что старик догадается вытащить из кармана свой тощий кошелек и предложить им взаймы сорок или хотя бы двадцать су. Кажется, о том же самом подумал и Поль.

— Может быть, — заговорил он уже чуть спокойнее, — может быть, вы можете нам чем-нибудь помочь?

— Как знать!

— Вы сами видите, до какого унижения мы дошли. У нас ничего нет, мы пропадаем окончательно.

Дядя Тантен прежде, чем отвечать, поднял руки, как бы призывая небо в свидетели того, что он намерен сказать.

— Пропадаем! — повторил он, — жемчужины, скрытые на дне морском, тоже пропадают, пока какой-нибудь ловкий человек их не отыщет, — и он многозначительно улыбнулся.