Любой другой на его месте назвал бы все это романтической чепухой, но он понимал ее.

В наше время поголовных интрижек и замужеств, в которых нотариус представляет всю поэзию брака, барон Брюле увидел женщину, способную на истинное чувство.

Эту женщину он уже считал почти своей, но она ускользала от него.

И он решил испить свою горькую чашу до дна.

— Где же вы видитесь с ним?

— Мы встречаемся иногда на улице, во время моих прогулок, но иногда я захожу к нему, — просто отвечала она.

— Приходите к нему?!

— Да, я нанесла ему пятнадцать визитов, за которые он сделал мой портрет. Мне кажется, что я могу посещать человека, которого я люблю, и не краснея заявить об этом любому.

Барон сконфуженно умолк.

— Теперь, когда вы знаете то, что я не решилась доверить даже матери, я спрашиваю вас, в какой степени я могу рассчитывать на вашу помощь?

Если бы барон узнал о Сабине что-либо подобное со стороны, он мог бы бороться с соперником, но когда она сама прибегла к его помощи… У него не оставалось путей к отступлению.

— Ну, что ж, я поступлю так, как вы того желаете, — произнес он с горечью, — сегодня же вечером я пошлю вашему отцу письмо, в котором возвращу ему данное мне слово. И первый раз в жизни я не сдержу своего собственного… Я, зная нрав вашего отца, даже предположить не могу, какие это повлечет последствия для меня, но вы желаете этого…

Но Сабина уже горячо благодарила барона за ту жертву, которую он собирался принести.

— Вы избавляете меня от таких минут, которые я даже вряд ли смогла бы перенести! Идти против воли моих родителей… Тогда, как с вашей помощью…

Но барон Брюле не разделял ее уверенности, смотрел на дело глубже.

— Хочу спросить, графиня: своевременна ли будет моя жертва? Позвольте мне объяснить вам… До тех пор, пока все уверены, что я ваш жених, мало кто отваживается ухаживать за вами, но как только станет известно, что вы свободны, масса претендентов кинется на мое место.

Сабина только вздохнула. То же самое ей говорил Андре.

— Обдумайте хорошенько, ведь дело не только в ваших личных качествах, вы наследница огромного состояния, оно может соблазнить не одного искателя приданого…

Она грустно заметила:

— Да, к несчастью, говорят, я богата.

— Так что же тогда вы станете говорить новым претендентам?

— Пока еще не знаю, вероятно, найду способ отказать им.

— Если вы позволите, я бы осмелился дать вам дружеский совет.

— Говорите, барон, я прошу вас…

— В таком случае, почему бы нам не оставаться в прежнем положении? До тех пор, пока наш разрыв никому не известен, ваше спокойствие обеспечено. Я же, верьте моему слову, по первому вашему знаку уйду со сцены.

Сабина не дала себе труда задуматься над тем, что скрывалось за этим предложением.

— Нет, нет, барон, это будет слишком, нельзя ведь так злоупотреблять вашим чувством, это будет недостойно меня и вас…

Барон не настаивал. После рыцарского порыва обычное человеческое едкое горе заливало его.

— По крайней мере, позвольте узнать имя счастливца, — грустно произнес он.

— Отчего ж нет, его зовут Андре, он живописец и живет на улице Тур-Доверн…

Имя и адрес живописца тут же впечатались в память барона.

— Будьте уверены, что мной руководит не только любопытство, я мог бы быть полезен не только вам, но и ему, у меня достаточно влиятельных знакомых…

Бедный барон, он не знал, что женщина, как бы благоразумна она ни была, никогда не потерпит покровительства тому, кого она любит!

— Позвольте поблагодарить вас, барон, но Андре не нуждается в покровительстве, он сам добьется всего…

Сказав это, она тронула шнурок сонетки.

Вошел лакей.

— Докладывали ли вы графине о приезде барона?

— Никак нет, мы получили приказ графини, что сегодня она барона принять не сможет.

— Почему же вы мне этого не сказали в самом начале, — резко спросил тот и, поклонившись Сабине, вышел очень недовольный собой.

"Этот тоже достоин любви", — подумала Сабина, провожая его глазами.

Она поспешила к себе наверх, чтобы, как можно скорее написать Андре, как вдруг в передней раздался голос другого посетителя, который непременно требовал, чтобы его пропустили к графу.

— Черт бы вас побрал, — кричал он, — мне нет дела до его приказания вам, мне необходимо его видеть, и я увижу его! Сию минуту доложите обо мне или я обойдусь без ваших дурацких докладов!

Посетитель был не кто иной, как сам барон Кленшан, друг юности графа, единственный свидетель трагического случая. Тот самый барон, который имел забавную привычку доверять ежедневно бумаге все, что происходило с ним в жизни. Он был среднего роста, обычного сложения, обычной внешности. Словом, в нем не было ничего выдающегося или даже просто заметного. Одет он был тоже сообразно.

В молодости он был очень методичен, к старости почти помешался. Двадцать лет ежедневно он проверял, так ли бьется у него пульс, в сорок надоедал всем и каждому рассказами о переменах в своем здоровье…

Сейчас он был так взволнован, что забыл даже поздороваться с Сабиной.

— Столько душевных переживаний! — кричал он, — и в довершение я еще и съел сегодня больше, чем мне положено! Разумеется, мне понадобится полгода, чтобы прийти в себя!

При виде графа, который вышел ему навстречу, он бросился к нему и закричал еще громче:

— Октав! Ты должен спасти себя и меня! Если ты не уничтожишь договор о браке своей дочери с…

Быстрым движением руки граф Мюсидан зажал ему рот.

— Ты что, не видишь, Сабина здесь?

Девушка, встретив мрачный взгляд отца, поспешила скрыться.

Но барон Кленшан сказал достаточно, чтобы она инстинктивно почувствовала страх. Уничтожения какого договора требовал этот чудак? С кем? И почему ее союз с кем бы то ни было может мешать ему?

Тут явно крылось что-то недоброе. Иначе с чего бы ее отцу зажимать рот этому добродушному человеку?

Сердце ее сжалось от нехорошего предчувствия, она была почти уверена, что имя, которое не успел произнести Кленшан, сыграет в ее судьбе еще не известную ей, но определенную роль. Она поняла, что просто не сможет оставаться в неведении, она должна была узнать, в чем же тут дело…

Оставалось одно: забиться в угол столовой, которая была отделена от комнаты, где остались мужчины, только тяжелой портьерой.

Удостоверившись в том, что обнаружить ее будет непросто, а она сможет слышать все, что ее интересует, она прислушалась.

Кленшан продолжал жаловаться на здоровье и говорил о том, что волнения могут привести к непоправимому ущербу…

— Ну и денек! — ворчал он, — и ты тоже хорош, встретил меня таким образом, после того, что я перенес! Подумай только, завтрак не в меру, душевное потрясение, быстрая езда, перебранка с твоими лакеями, а затем подобный прием со стороны друга! Да, тут есть от чего расхвораться в мои-то годы!

Но граф Мюсидан, которому давным-давно были известны причуды его приятеля, не собирался его выслушивать.

— Говори прямо, что привело тебя ко мне, — коротко и сухо произнес он.

— Сделай же одолжение, выслушай меня, — завопил Кленшан, — история охоты в Бевронском лесу каким-то образом вылезла наружу! Сегодня я получил анонимное письмо, которым меня предупреждают, что, если я не уговорю тебя нарушить договор о браке твоей дочери с бароном Брюле-Фаверлеем, то мне грозит куча неприятностей!

— Письмо у тебя с собой?

Кленшан полез в карман и достал письмо. Оно действительно было полно угроз, но не открыло ничего нового для Мюсидана.

— Проверял ты свои идиотские записи? Там действительно не хватает страниц?

— Именно тех самых, трех!

— Как же ты так опростоволосился в собственном доме!

— Как! Если ты такой умный, так расскажи мне — "как"!

— А прислуга? Надежная?

— Господи, да ты же знаешь моего камердинера! Лорен у меня с шестнадцати лет! Журнал лежал в дубовом шкафу, ключ от которого всегда при мне!