— С тех пор, как началась буря, вы не могли определить направления, в котором мы идем?

— Это было невозможно!

— Судя по моему карманному компасу, мы плывем по воле ветра и течения к югу. Так вот, капитан, позвольте нам разделить вашу участь; сидеть в нестерпимо душной каюте прямо невыносимо… Я сейчас приведу сюда товарищей…

Приняв молчание капитана за согласие, Жерар мигом сбегал в каюту и вернулся в сопровождении Анри и Вебера. Что касается Ле Гена, он прямо отправился на нос к остальному экипажу. Его спокойный и уверенный вид заставил прекратить всякие недружелюбные толки.

Вебер и Анри осмотрели винт и нашли, что поправить повреждения можно, только вытащив судно на берег.

— Капитан, — сказал Анри, — мне очень хотелось бы взглянуть на обломки моего аэроплана, который вы приняли на свой корабль так же, как и нас!

Капитан, понимая положение дела, приказал свести молодого изобретателя в кают-камеру, где, сваленные в груду, лежали жалкие обломки «Эпиорниса».

Анри увидел, что беда непоправима. Бомба повредила правое крыло механической птицы, а при падении на корму «Сома» произошло также повреждение остова и органов передачи движения. Вероятно, искалечили машину и «спасавшие» ее матросы: составные части были разрублены топором, чтобы легче было поднять на корабль.

Впрочем, с тщательностью, свойственной их ремеслу, матросы собрали все до последнего обломка и сложили их, как кучу хвороста, в кают-камере. Анри невольно сравнил эти груды с погребальными кострами, на которых сгорели все его надежды. В левом углу он увидел сломанную грудную клетку, в правом — огромный череп своей погибшей птицы.

В углу трюма он заметил маленькую железную лесенку, приставил ее и влез в череп. Он тотчас же распознал, что толстый металлический футляр спас от гибели мотор, и последний, сам по себе, впрочем, не слишком хрупкий, нисколько не пострадал. Только часовой механизм, приводивший мотор в движение, отделился от индуктивной катушки и остановился. Вероятно, это случилось в момент падения машины на корму «Сома». Благодаря этому разъединению, электрическая сила более не вырабатывалась, и это обстоятельство следовало считать счастливым, потому что в противном случае потерпевшие крушение воздухоплаватели были бы убиты на месте.

Погруженный в созерцание этих жалких обломков, молодой человек не обращал внимания на все, что происходило вокруг, он только машинально подчинялся движению корабля, который по-прежнему несся с неудержимой быстротой, увлекаемый шквалом. Корабль бросало, как бочонок, в пенистых волнах. Волны хлестали его» заливали палубу, уносили все, что попадалось на пути. Подводное судно сделалось игрушкой разъяренного моря, которое то вздымало его на вершину водяных гор, то низвергало в водную пропасть. Управлять кораблем не было ни малейшей возможности. Надо было предоставить его судьбе. Полуразбитое, с неподвижной машиной, с бесполезным балластом, со сломанными рулем и винтом, задраенное наглухо судно, точно огромная железная сигара, плыло к Южному полюсу.

Путешественники знали только одно — что они идут с неудержимой быстротой на юг. До некоторой степени это было даже хорошо, потому что в этом направлении не встречается подводных скал, редко попадаются там и корабли, — так что не было опасности столкнуться с другим судном. Нельзя было даже приблизительно сказать, где они находились. Ветер бушевал восемь дней и столько же ночей, так что немыслимо было выйти на наружную площадку. Небо было беззвездно. Солнце все время скрывалось за облаками. Только постоянное и правильное понижение температуры свидетельствовало о том, что корабль вышел за пределы Мадагаскарского канала и идет к Южному полюсу.

Общая опасность временно приостановила враждебные отношения между моряками «Сома» и его невольными пассажирами, они забыли свои распри и несогласия или отложили их до более благоприятного времени. Сам капитан, которому Жерар напомнил его младшего сына, оставшегося в далекой Англии, стал гораздо мягче и почти фамильярно относился к молодому человеку и другим непрошеным гостям, свалившимся на «Сом» так некстати. Лейтенант Вильсон оказался очень образованным и воспитанным молодым человеком. Во время общего несчастья все старались оказывать друг другу услуги, насколько это было возможно среди разбушевавшейся стихии.

На девятый день буря стала наконец утихать. Волны утратили свой мутный колорит. Сильная зыбь еще стремительно гнала маленький корабль, но по разным признакам уже было видно, что буря затихает.

В полдень пробился сквозь облака бледный луч солнца, и капитан определил благодаря этому место судна на карте.

Сделав вычисления, он вышел из каюты и подошел к четырем стоявшим на площадке французам:

— К моему великому удовольствию, джентльмены, сегодня я могу сказать, где мы находимся: на 5° 2″ на юг от Кергеленских островов!

— Кергеленские острова! Кажется, ни вы, ни мы не имели намерения очутиться в этих краях… Не правда ли, капитан?

— Другой раз будете знать, как валиться нежданно и негаданно людям как снег на голову! — пошутил капитан Марстон.

— Ах, капитан! Как вы несправедливы. Вы же на нас напали, а теперь всю вину сваливаете на нас!.. Вот подождите, когда мы вернемся в Европу!

— Что тогда будет?

— Мы затеем против вас процесс, в котором обвиним вас в нанесенных нам, вследствие гибели нашего аэроплана, потерях и убытках!

— Ни один британский суд присяжных не решит его в вашу пользу!

— Разве нет иных судов, кроме британских? Затем капитан, держу пари, что адмиралтейство не похвалит вас за гибель подводного судна!

— Оно погибло не по моей вине!

— Неужели?

— Нет. Это вы сломали винт, вы и заплатите за порчу!

— О! О! Вот это мне нравится! Мы же, может быть завели с вами и ссору?

— Вызвали!

— Ну, да, вызвали — по-английски!

— Понимаю — как бы раззадорили нас? Мы раздразнили вас своей воздушной прогулкой, и наше высокомерие вынудило вас, к сожалению, нарушить нашу экскурсию!

— Именно так!

— Великолепно! — от души засмеялся Жерар. — Признаюсь, капитан, я склоняюсь перед удивительной, присущей вашей нации ловкости, с которой вы умеете обратить все в свою пользу и к своей выгоде. Вы нам причинили непоправимый вред, а между тем виноваты мы! Зачем очутились у вас на дороге? Это рассуждение совсем в духе англичан. Подождем же военного суда! Хотя, конечно, раз ваши противники французы…

— Да, да. Военный суд будет на моей стороне…

— Более чем вероятно… Но предупреждаю вас, мы постоим за себя. Даю вам слово, что вы узнаете, чего стоит удовольствие разрушить аэроплан!

«Только бы нам вернуться в Европу, чтобы решить наш спор, а это еще вовсе не доказано! — подумал Жерар, взглянув на взбаламученное море и на разломанный кораблик. — И надо же зайти именно в эти края! И что нам нужно на этой лодочке? Еще хорошо, если мы не разобьемся о ледяные глыбы айсбергов! Однако будь что будет!»

Вечером, действительно, на западе появилась целая флотилия айсбергов, величественно плывших в своих владениях. Увлекаемый течением «Сом» скоро был окружен этими белыми призраками; малейшего толчка громадных ледяных глыб было бы достаточно, чтобы разбить его, как ореховую скорлупу.

Полночь была светлая, лунная. Подводное судно прошло почти вплотную мимо ледяной глыбы, которая с глухим шумом, разрезая волны, пронеслась со страшной быстротой.

Красота этой ледяной глыбы, вершина которой достигала облаков, не поддается описанию. Холодные лучи ночной красавицы луны переливались на блестящей поверхности льда тысячью огней. Розовый, зеленый, синий цвета сливались, переходили в разные оттенки, точно электрические лучи, и будто целые потоки бриллиантов сверкали, как брызги сказочно прекрасного водопада. Дивно великолепная глыба подвигалась вперед, как вдруг ей навстречу пронеслась, вращаясь, точно в бешеном танце, другая: вероятно, глубинные течения кружили и вертели ее. «Сом» оказался между этих двух глыб. Гибель казалась неминуемой. Все оцепенели от ужаса и ждали, судорожно стиснув зубы, ужасного толчка; но оба айсберга встретились, разбились друг о друга со страшным грохотом и погрузились в водоворот. «Сома» со страшной силой отбросило волнами. Он мог, казалось, разбиться вдребезги. Но нет, он снова выплыл на поверхность волн, среди ледяных обломков айсбергов.