— Нет, дитя мое! — возразил Харикл. — Мой путь завершен; я хочу заснуть последним сном в этом мирном жилище моих предков, где прошла вся моя жизнь. Я не сержусь на твою просьбу, но исполнить ее не могу. Я хочу, чтобы не позже, как через час после моей смерти, вы тронулись в путь, который я вам указал. На полдороге вы найдете комнату, где остановитесь для отдыха, а затем продолжите ваш путь и, достигнув хрустальной двери, которая откроется без всякого затруднения, немедленно выйдете на землю не мешкая.

При этих словах загадочная улыбка пробежала по губам больного, но вскоре лицо его приняло прежнюю спокойную неподвижность.

— Я все сказал! — добавил умирающий, — и теперь должен остаться наедине со своими мыслями, чтобы приготовиться к переходу в новую жизнь. Атлантис, дитя мое, обойди в последний раз это жилище, которое было твоей колыбелью; пойди в сад, где мы каждый день гуляли с тобой, и нарви цветов, которые ты возложишь сама на мое смертное ложе. Тебе поможет в этом твоя новая сестра. Благословляю тебя, дитя мое, благословляю вас обоих в последний раз. Теперь предоставьте меня самому себе; я не буду больше разговаривать с вами!

Повинуясь беспрекословно приказанию отца, Атлантис удалилась, запечатлев на лбу его последний поцелуй, и вместе с Еленой направилась в сад, где они приступили к исполнению последней обязанности по отношению к умирающему, выбирая для него самые роскошные цветы. Они обошли все уголки этой волшебной обители, где каждая комната, полная чудес искусства, приводила Елену в восторг. Она невольно сравнивала земное убранство комнат с этими царственными палатами, способными восхитить самого требовательного артиста.

Между тем мадам Каудаль, Рене, Патрис и Кермадек приготовлялись в путь, не отходя, однако, далеко от умирающего, который продолжал лежать также неподвижно. Атлантис и Елена достигли в это время перистиля из розового мрамора, откуда открывался вид на собственный сад Атлантис. Елена остановилась, очарованная невиданным ею раньше зрелищем, которое превосходило красотой все чудеса подводного жилища. Прямо от портика тянулась широкая аллея из гигантских роз, кончавшаяся вдали купами всевозможных цветов. К ней примыкали боковые аллеи, усаженные кустами роз; далее виднелись лужайки, гроты, небольшие рощицы, покрытые целым ковром из роз, подобранных с удивительным вкусом, без малейшей пестроты, несмотря на переходы от самых ярко-красных цветов до нежно-розоватого цвета махровой розы. Сочетание их было так искусно, что могло восхитить самый требовательный глаз. Везде чувствовалась рука художника или поэта.

— Сядем здесь, — проговорила Атлантис. — Этот сад принадлежал моей матери, и Харикл рассказывал мне, что она часто приходила сюда и проводила целые часы, предаваясь грустным размышлениям и как бы предчувствуя свою преждевременную кончину.

— Вы рано потеряли вашу мать? — робко спросила Елена.

— Я никогда не знала ее!

— И я также, — проговорила Елена, глаза которой наполнились слезами, — я никогда не знала своей матери, отца потеряла еще в колыбели, и тетя Алиса заменила мне моих родителей, она будет и для вас самой нежной матерью. Она так добра!

— Да, я чувствую это, — ответила молодая гречанка, — меня влечет к ней всем сердцем. Однако не будем терять времени, исполним сперва последнее желание отца: эти цветы должны украшать его смертное ложе. Он сам приказал это.

Молодые девушки прилежно приступили к исполнению последней воли умирающего: они срезали все лучшие цветы, которых вскоре набралась такая масса, что они должны были призвать к себе на помощь Рене и Патриса, чтобы отнести их в комнату Харикла.

Патрис приблизился к Елене и тихо проговорил:

— Надо торопиться: последние минуты наступили. Редко можно видеть такую спокойную и торжественную кончину.

— Мужайтесь, дорогая Атлантис, — говорил в то же время Рене своей невесте, — для вас наступил час вечной разлуки с отцом, но не отчаивайтесь и помните, что здесь находится человек, который чувствует не менее вас ваше горе и готов бы сделать все, чтобы облегчить его вам.

— У меня хватит мужества, Рене, обещаю вам, — ответила молодая девушка со своей всегдашней простотой. — Вы видели, что несколько раз я падала духом и не могла удержаться от рыданий, но это не понравилось отцу, и он крепко упрекал меня за малодушие. На этот раз я лучше сумею исполнить его желание и не потревожу его последние минуты бесполезными воплями.

Разговаривая таким образом, они приблизились к ложу умирающего. Атлантис тотчас начала убирать его цветами, которые подавала ей Елена. Взоры ее останавливались временами на спокойном лице отца, напоминавшем в эту торжественную минуту лицо полубога. Крупные слезы капали временами из ее глаз, и, подобно каплям росы, украшали розы, но ни одного рыдания не вырвалось из груди. Полное спокойствие и гармония царствовали вокруг смертного одра Харикла.

Вскоре все приготовления были окончены; оставалось возложить последнюю розу. Елена предоставила этот священный долг Атлантис и отошла к мадам Каудаль, которая тихо плакала, закрыв глаза платком. Рене занял ее место и, взяв руку своей невесты, тихонько пожимал ее, желая придать ей силы этим дружеским пожатием. Патрис держал пульс умирающего, заметно слабевший с каждой минутой.

Вдруг Харикл открыл глаза и встретил взгляд дочери, с любовью устремленный на него; кроткая улыбка разлилась по его лицу, затем веки его сомкнулись навечно.

— Все кончено! — проговорил доктор подавленным голосом.

Несколько минут прошли в благоговейном молчании; веяние смерти охватило всех невольным трепетом. Атлантис очнулась первая и, освободив свою руку из руки жениха, сняла со стены золотую арфу и стала против смертного ложа своего отца.

Опустив прелестную головку, она как бы собиралась с мыслями; затем ее тонкие пальчики скользнули по струнам, вызвав из них какие-то неуверенные аккорды. Но вскоре ее звучный голосок слился со звуками арфы в красивой музыкальной фразе.

Атлантис пела о величии своего народа, о его процветании, о страшном биче, обрушившемся на них и унесшем в могилу ее мать, оставив в живых только отца и ее. Она воспела Харикла, его добродетели, его знания, его мужество, его смерть, полную такого же величия, как и вся его жизнь. Она пела о своей готовности исполнить волю отца и последовать на землю за своим будущим мужем.

Ее песня напоминала волшебную поэму древности, так же как и сама мелодия, представлявшая образец древней античной музыки.

Но вот замерли последние аккорды, и Атлантис умолкла, погруженная в глубокую задумчивость. Арфа упала к ее ногам.

Последний долг был исполнен, оставалось исполнить и последнюю волю почившего — покинуть немедленно его тихую обитель. Патрис и Рене решили ускорить тяжелые минуты. Атлантис не шевелилась. Рене поднял арфу, повесил ее на стену и, подойдя к невесте, взял ее за руку и подвел ее к умершему для последнего прощания. Она поцеловала бледную, холодную руку отца, и Рене увлек ее за собой по направлению к выходу. Она беспрекословно и как-то машинально повиновалась.

Ровно через час после кончины Харикла наши путешественники вступили в туннель.

Почва туннеля, по которому шли наши путешественники, была покрыта мягким золотистым песком, напоминавшим бархатные ковры, а стены — дивными вьющимися растениями, которые очаровывали своей красотой. Елена с удовольствием остановилась бы полюбоваться ими, но Рене и Патрис, испытывавшие смутное беспокойство, не позволяли ей замедлять шаги, торопясь выбраться из таинственного туннеля, ярко освещенного электричеством, которое они, следуя наставлениям умершего, зажгли перед вступлением в него.

Первую половину пути путешественники совершили в полном молчании, под впечатлением только что пережитого ими грустного события. Картина смерти запечатлелась перед их глазами слишком сильно и представлялась им и теперь. Атлантис шла быстро легкой поступью богини, погруженная всецело в созерцание своего прошлого; на ее чело легла печать тайной грусти, придававшей особую трогательность ее красоте. Она не замечала ничего окружающего, снова переживая всю прошедшую жизнь и готовясь к будущему. Она давала себе слово заслужить любовь своей новой семьи, сделаться действительно сестрой Елены и любящей дочерью для мадам Каудаль. Елена, уважая молчаливую скорбь своей подруги, шла молча около нее, но они обе чувствовали, что без слов понимают друг друга. Временами только, когда слезы застилали глаза Атлантис, Елена нежно пожимала ей руку, давая почувствовать, что, потеряв отца, она нашла любящую сестру. Атлантис обращала к ней тогда свой взор, отуманенный слезами, но полный любви и нежности, и взаимное влечение, которое они почувствовали друг к другу с первого взгляда, теперь возрастало с каждой минутой и превращалось в серьезную привязанность.