— Ну и что потом? — поинтересовался Пуданов.

— После такой воспитательной работы все шестьдесят курсантов отбросали гранаты как положено. Ни одной задержки, ни одной заминки.

— Ну это там у вас все бойцы были молодыми, — сказал Александр Иванович, разливая по второй. — Их ещё можно чему-то научить. А сейчас в роте девяносто девять процентов личного состава срочной службы — это дембеля. А им всё — по барабану. Лишь бы поскорее домой отправиться.

— Погоди… А Шатульский и Москаленко? Они ведь только полтора года назад призвались. — Вспомнил я про знакомых бойцов, которые сейчас служили в подразделении Пуданова.

Объяснение данного военного казуса оказалось почти банальным… И очень законным…

— А сейчас по новому приказу бойцы, прослужившие в Чечне хотя бы шесть месяцев, увольняются на полгода раньше. Мы их называем полторашниками, потому что срок службы у них всего полтора года.

Я вздохнул и задумчиво покрутил кружку, наблюдая как в ней слабо плещется прозрачная жидкость, а затем медленно сказал:

— Да — а… для нас это плохо — только только пообтесались и пообвыкли на войне, как сразу домой. Хотя для них, а особенно для родителей — это великое счастье. Понять-то их можно… А как же контрактники?

— Да всякие есть. Летом комбат подписал контракт с двумя толковыми солдатами из нашей же роты: Дубовским, он сейчас у меня за зампотеха и отвечает за все БТэРы. Ну, и с Бычковым, который сейчас командиром отделения работает. А остальные — так себе, ни рыба ни мясо. Старый ротный перед уходом позаключал контракты с некоторыми долбанутыми дембелями! И уехал в свою «акамедию»… А нам с ними теперь валандаться… Сразу же нельзя с ними контракт разорвать… Причина должна быть уважительная… Вот они и отбывают номер…

Мы чокнулись и опустошили свои кружки. Ротный от души крякнул и продолжил доведение боевой обстановки.

— Из взводников в роте сейчас остался только один командир третьей группы Игорь Воропаев, он сейчас на занятиях по тактико-специальной подготовке, скоро должен вернуться. А вечером он идёт в караул с нашими дембелями. Олега Кириченко, сам знаешь, больше нету. Командир второй группы — Руслан Цветков уже три месяца охраняет Доку Завгаева. Есть ещё Толик Вжиков, кодовое обозначение — Вжик, он постоянно работает по личным указаниям нашего Верховного Главнокомандования. Тьфу ты, чёрт, лёгок на помине!..

Дверь нашего вагончика с треском распахнулась и в неё с шумом ввалился раздобревший командир четвёртой группы, который при виде Пуданова попытался перейти на строевой шаг и поднести пухленькую ладошку к отсутствующему козырьку.

— Товарищ майор, лейтенант Вжиков с боевого задания вернулся не только живой!.. Но и практически невредимый. Все боеприпасы крепостью сорок градусов у незаконных, подчеркиваю, вооруженных бандформирований Чеченской Республики Ичкерия изъяты, конфискованы, выцыганены, выменяны и сейчас складированы в самом надёжном месте. Автомашина Урал в целости и сохранности, водитель жив-здоров. Оружие и радиостанцию не получал. Доклад окончен! О, а ты как здесь оказался?

Последняя фраза была адресована лично мне…

— Стреляли, — отшутился я, пожимая ему руку.

— А где же трофеи? — спросил ротный.

— Так она же самопальная, вдруг вы отравитесь! Я на свою душу такой грех брать не хочу!.. Вы же мои боевые товарищи, — Вжик заканчивает говорить с пафосом, но его глазки перебегают с места на место.

— А как же Верховное Главнокомандование? — задумчиво спрашивает Пуданов и тут же поясняет суть своего вопроса. — Они же её потребляют!.

— «Потребляют»?! Это не то слово!.. Кушают её родимую и утром, и днём, и вечером… — залился смехом толстячок.

— И после отбоя под одеялом, — иронично вставил я.

— Во-во…, а по ночам они её просто хлещут. Их мне не жалко. — тут Вжик замечает наше застолье и громко возмущается. — О, Господи… товарищ майор! И вы тут водочкой балуетесь? Ну ничего святого не осталось на этой земле!

— Это мы от холода греемся и начинаем отмечать прибытие нового командира первой группы. А ты-то когда вернёшься в роту? Твои подчинённые уже совсем разболтались!

Майору Пуданову, видимо, надоели кривляния заплывшего жиром лейтенанта и он суровеет на глазах. Замечает это и Вжиков, стараясь придать своему лицу побольше мужества и ответственности.

— Товарищ майор! Да у меня у самого сердце кровью обливается от одного только вида моих солдат!.. Бедненькие мои подчинённые!..Я каждый день рвусь обратно в нашу доблестную первую роту, чтобы лишний раз покомандовать своим отважным войском. Но растлевающее меня начальство наше… не даёт мне вернуться под ваше мудрое руководство и насильно заставляет такого честного лейтенанта, как я, заниматься гнуснейшими махинациями… Вот и сейчас… я уже копчиком чувствую, что они меня уже ищут для новых заданий… Я уже слышу приближающийся топот дневальных по штабу, которые со всех ног мчатся в первую роту… Сволочи! А-ах!.. За мной мчатся, а я так не хочу покидать родное подразделение, но ведь приказ есть приказ! Вы же сами понимаете товарищ майор… Так что разрешите откланяться и убыть для совершения очередного геройского подвига.

Бесперебойно льющиеся слова взводного дополняются уже почти профессионально-театральными жестами рук, мимикой округлого личика, закатыванием хитрющих глазок под опухшие веки и прерываются лишь в тот ответственейший момент, когда нужно залпом изничтожить грамм сто пятьдесят нашей же водовки, которые тут же для большей надёжности затрамбовываются куском хлеба и тушёнкой. К концу своего монолога Вжик пятится обратно к двери, берётся за её ручку и застывает в картинной позе словно оперный певец в ожидании заслуженных аплодисментов, переходящих в бурные овации…

— Иди, иди, — раздосадовано говорит Пуданов.

И Вжик тут же выкатывается из нашего вагончика.

— Это не командир четвёртой группы, а директор базы снабжения нашего хронически…

Ротный не успевает договорить, как дверь вновь распахивается и в проём протискивается верхняя часть туловища толстенького лейтенанта.

— Товарищ майор, но вы же завтра на разводе скажете командованию батальона чтобы они отстали от меня и отправили обратно в роту! Я так больше уже не могу! спасите меня! И мою больную печень!

Скорее всего, он вернулся вновь на сцену для закрепления своего недавнего успеха, но его уловка выдавить из зрителей слезу не принесла ему желаемого результата, поскольку и ротный, и я уже были знакомы с подобными трюками военного коммерсанта.

— Ну, конечно! Непременно скажу комбату! — язвительно усмехнулся Пуданов и после исчезновения Вжика, раздраженно говорит мне. — Ну и что с таким поделаешь?! Только должность занимает. Я бы давно его уволил, но начальство держит Вжика для своих нужд. Он им поставляет водку.

— А на что же он её покупает?

Меня интересует одно немаловажное обстоятельство… я ещё четыре месяца назад познакомился с этим «директором группы», который по своей торгашеской натуре, ну, никак не мог пойти на сделку со своей совестью, чтобы щедро и так часто кормить-поить любимое начальство из личного кармана.

— Он говорит, что меняет на муку с продсклада! — недоверчиво ухмыльнулся Пуданов. — Хотя по моим подсчётам это уже не склад, а целый мукомольный комбинат. Поговаривают, что он эту водку перепродаёт и бойчилам.

— Ну, это вообще уже полнейший идиотизм! Пристрелить его за это будет мало. — чистосердечно возмутился я. — Такого гнать нужно из армии к чёртовой матери!..

Командир роты вздохнул и «порадовал» меня ещё больше:

— Да это ещё что!.. У меня как-то упаковка промедола пропала и грешить могу только на него. Я как-то пару раз замечал у Вжика остекленевшие глаза. Тогда же двое дембелей попались с таким же взглядом и заторможенным поведением. Отсидели пару суток в яме, но так и не выдали того, кто им промедол продал.

Я опешил. В подобный абсурд раньше невозможно было поверить… Но в современных капиталистических условиях!..

—..ба…а…ать! Вот это да! И как ты с ними справляешься? — искренне и очень сильно поразился я. — Это же полный пи…дец!