Это мы только сейчас после начала перестройки все вдруг узнали, что Советской власти у нас, оказывается, никогда и не было. Но многие и в те времена по коже своей спины знали, что настоящей властью были райкомы, горкомы, обкомы, крайкомы и так далее до верха, в лице своих первых секретарей.

Эта власть казнила и миловала, назначала и снимала всякую другую власть начиная с Советов и их исполкомов и кончая начальником над уборщицами любой самой захудалой конторы.

Эта власть не подлежала никакой критике. Боже упаси! Ее директивы и указания должны были без какого‑либо обсуждения немедленно выполняться, независимо от их содержания и мудрости. Да и за что можно было критиковать, если все, что делалось в стране хорошего, выдавалось как прямая заслуга партии, а все провалы и просчеты после беспрекословного выполнения ее директив и указаний были плохой работой Советской власти и ее исполкомов плюс неблагоприятные погодные условия.

Вот тут товарищи Хазановы, Рязановы, Задорновы, Ивановы и даже Райкины — валяйте, бичуйте, критикуйте, выпускайте пар из недовольных.

В Зеленодаре горком партии с горкомом комсомола и горисполком размещались в одном пятиэтажном здании. Естественно, горком, как настоящая власть, занимал первые самые удобные два этажа (секретари заседали на втором), а выше находились исполком и его службы.

Городская зеленодарская статистика, которая, как и любая другая статистика с легкой руки наших знаменитых сатириков, должна знать все, совершенно точно знала, что в здании было более десяти комнат индивидуального отдохновения и сосредоточения с индексом «М» и «Ж», на каждом этаже по две.

Но работники исполкома не могли себе не только позволить, но даже и подумать отправлять не только большую, но даже и малую нужду сверху на горком. Не могли они также посещать «М» и «Ж» второго этажа, чтобы не дай бог не столкнуться или очутиться рядом унитазами с одним из секретарей горкома или даже с самим первым. Поэтому самой интенсивной эксплуатации в здании подвергались «М» и «Ж» горкома комсомола на первом этаже, где создавались постоянные очереди и опасная антисанитарная обстановка, вызывавшая раздраженный гнев горкомовских уборщиц. И часто можно было наблюдать крупного ответственного работника исполкома, державшегося рукой за живот или ниже и стрелой летящего по ступенькам с пятого на первый этаж, хотя на пятом этаже кабинет этого работника находился через стенку с кабинетом «М».

В «М» и «Ж» третьего, четвертого и пятого этажей было малолюдно, их использовали по назначению только посетители исполкома, и тоне все, а только те из них, которые считали, что главная власть в городе — советская. Но, очевидно, для того, чтобы и они знали, какая настоящая власть, на период заседания бюро горкома поступала команда со второго этажа закрыть все «М» и «Ж» на всех этажах выше второго.

Вот теперь, когда мы четко определились, какая же была настоящая городская власть в застойные времена, необходимо добавить, что в различных городах власть власти рознь.

Одно дело город Старороссийск или Кармавир. Тут Первый секретарь единоправный царь и бог. Другое дело краевой или областной центр, тот же Зеленодар. Здесь городской власти жить и руководить намного сложнее. В краевом центре есть крайком партии и его секретари. Проедет или пройдет в порядке утреннего моциона один из них по городу или даже сам Первый и тут же городского Первого на ковер: «Это почему же в Вашем городе Доска почета запущена? Это почему же в Вашем городе возле моей квартиры крышка канализационного люка на дороге хлопает после проезда каждой автомашины и не дает мне отдыхать? Это почему же опять в Вашем городе возле здания крайкома гуляют собаки?» И так далее, и так далее.

Поэтому, очевидно, как компенсация за вредность, вроде спецмолока, первые секретари горкомов областных и краевых центров обязательно еще и назначались депутатами Верховного Совета России с вытекающими отсюда финансовыми льготами неплохой депутатской надбавки и все такое прочее. Председатели же городских исполкомов краевых и областных центров, или, по-сегодняшнему, по–демократически — мэры, которым в конечном счете доставались все вышестоящие «почему», такой чести не удостаивались.

Некоторые мне могут поставить в упрек, что я применил глагол «назначать» в депутаты, а не «выбирать». Но я не оговорился. Один мой очень мудрый и умный друг адыг Эмбер Грахов, который на каждое событие или явление имеет свое философское толкование, выборы в застойные времена охарактеризовал бы так:

«Одному из наших бывших генеральных секретарей очень понравился огромный арбуз, который нес один узбек.

— Тэбе нравится? — говорит узбек. — Выбирай!

— Не понимаю, как выбирай, арбуз ведь один? — говорит Секретарь.

— Дарагой! Как ты такой умный, нэ понымаешь? Ты у нас один, мы же тебья выбыраэм!»

Необходимо еще добавить, что, кроме Первого секретаря горкома для создания видимости коллективного руководства и ухода от конкретной ответственности Зс. промахи, при горкоме создавалось еще бюро горкома.

Что это такое — можно судить по реакции побывавших на заседаниях бюро: «Каждый член бюро в отдельности вроде хороший человек, но, когда они собираются вместе во главе с Первым секретарем, — это уже ого–го! Страх!»

Заседания бюро в те времена начинались в 15 часов раз в две недели и затягивались, бывало, далеко за полночь. Вся масса всевозможных вопросов, которые рассматривались и обсуждались на заседаниях бюро, сводилась практически к одному — исключить из партии, а значит, и снять с работы провинившегося или плохо слушающегося руководителя завода, фабрики, объединения, исполкома или объявить ему выговор? И если выговор, то какой?

С занесением в учетную карточку или без занесения? И простой выговор или строгий?

Игра шла в одни ворота, противоположные стороны были явно в разных весовых категориях, и всю картину инквизиторского заседания мой мудрый друг Эмбер Грахов изобразил бы так:

«В Зеленодарском цирке аншлаг на единственный в мире аттракцион «Говорящая лошадь». На арену выводится скромная работящая лошадка, ее окружают шесть — восемь мощных атлетов с длинными, толщиной в руку, кнутами и под барабанную дробь начинают ее хлестать «с протягом». После первой серии ударов лошадка покрывается потом, но молчит. После второй серии — падает на передние ноги, дрожит, но молчит! После третьего захода, с ударами под брюхо, лошадка садится на опилки арены, складывает на груди крест–накрест передние копыта, поднимает вверх, как воющая собака, морду и громко говорит: — Эх, е–мое, мать!»

Заседания бюро выбивались из регламента, шли мучительно долго. Очередные жертвы очередного выговора или исключения скапливались в предбаннике приемной и терпеливо, по 2 — 4 часа, ожидали своей участи. И если, к примеру, кто‑нибудь из оптимистов подбадривал остальных — дескать, ничего, уже скоро наш вопрос, то другой, из реалистов, отвечал ему: «Когда еще до революции одна барыня вывела на прогулку во двор свою любимую болонку по кличке Минутка и здоровенный дворовый кобель начал заниматься с ней конкретной любовью, то барыня растерялась — и Минутку жалко, и самой явно неудобно стоять с поводком в толпе выскочивших на развлечение во двор дворников, кухарок и их детей.

— Подержи Минутку, я тебе целый рубль дам! — просит барыня кухаркиного сына.

— Не, барыня, не пойдет! Рубля мало! — отвечает тот, — это первый кобель нашего двора, я его способности знаю, у него процесс идет не меньше часа».

Заседание бюро горкома продолжается.

Мосты строить для городских властей во все времена было не просто. Особенно если не в Москве, а на периферии.

Правда, сейчас, при демократах, стало намного проще. Захотели — и построили. Были бы деньги. Вот только цены выросли уже в 1000 раз и продолжают расти. И денег уже на строительство не стало. Но если б были — то сейчас ничего не стоит мост построить.