– Вас это сильно тяготит?

– Да не сказал бы.

С Алей было легко – Обычно в разговоре то и дело возникают моменты, когда беседа выдыхается, чувствуется, что и ты, и собеседник зашли в тупик, становится скучно, повисает напряжение, и тогда приходится предпринимать усилия, толкать этот разговор вперед, разгонять его, будто заглохшую машину. С Алей таких моментов не было, равно как и я не замечал искусственности, не испытывал напряжения. Мы проговорили с полчаса. Я намеренно избегал тем, связанных с автокатастрофой, но Аля сама снова вспомнила о ней.

– Мне не дает покоя вопрос: что же с нами произошло на Северном шоссе?

– Я еще не видел заключения специалистов. Автотранспортные экспертизы не проводятся за день. Наверное, что-то случилось с системой управления. Я видел, как шофер пытался удержать «икарус» на дороге, но у него ничего не получалось.

– По-моему, это как-то связано с той ерундовиной, которая произошла с солнцем.

– Нет, вряд ли, – покачал я головой. – Совпадение. Это был обычный оптический эффект, как гало или ложные Солнца.

– Виктор, тут что-то другое. Я знаю, здесь нечто гораздо более серьезное.

– С чего вы взяли?

– Да есть кое-какие основания так думать… Виктор, хотите расскажу жуткую и интересную историю. Из моей жизни. Свидетельство очевидца – любая газета напечатала бы.

– С удовольствием послушаю жуткую историю.,

– Семейка у нас была еще та. Нет, папа и мама вполне приличные люди, я их люблю. Чего не скажешь о моей бабке. Она с самого начала была против брака моих родителей. Не знаю почему, но она с первого взгляда возненавидела маму. Потом ненависть перешла на меня. Впрочем, эта старая карга ненавидела весь свет. За что меня было ненавидеть? Я росла тихим, унылым, скучным ребенком. В семь лет на меня набросилась дикая хворь и начала методично поедать. Я слабела изо дня в день, чахла, таяла на глазах, как снегурочка под лучами солнца… Неплохое сравнение, да? Родители утомились водить меня по врачам, добывать направления к ведущим специалистам, кандидатам, докторам наук. Дошли до академика Мокрецкого. С таким же успехом можно было дойти до папы римского или председателя Всемирной лиги охраны насекомых. Никто не мог ничего мне сказать, ничем помочь. Это жутко утомительно и противно для шестилетнего ребенка – диагностические машины, провода, кровь из вены. Бр-р…

– Все знакомо. Был в таком же положении. И тоже никто ничего не мог поделать.

– Значит, мы с вами два сапога пара. Потом, после академика, настала очередь шарлатанов. О практикующих экстрасенсах тогда в газетах не писали, но кое-кто уже начинал зашибать деньги. Толку от них было как и от академика Мокрецкого. Но однажды добрались мы до северной глуши, где жила знахарка. Жила она не в избе, а во вполне приличном кирпичном доме, денег за лечение не брала, внешне ничем не напоминала колдунью. Высокая, белокурая, полная женщина лет пятидесяти. Ребенком я была спокойным, но когда меня тащили в этот дом, ревела как оглашенная – собаки окрестные даже подвывать стали. А потом как поглядела ей в глаза – сразу замолчала. Страха как не бывало. Поняла, что женщина эта хочет мне добра. Если бы академики с кандидатами слышали, что она наговорила, сразу бы от кондратия загнулись. А говорила она, что во всех бедах виновата моя бабка и что покоя ни мне, ни семье теперь не видать. Понадавала каких-то трав, оберегов, сказала, что будет молиться и бороться за меня. И я сразу поверила в нее. Она посоветовала тщательно обыскать дом и сжечь все не принадлежащие нам предметы, предварительно побрызгав их настоем (какая-то мутная жижа в бутылке). Под матрасом детской кроватки мама нашла маленькую тряпичную куклу, одетую в платьице, сшитое из лоскутков моей старой одежды. Тесемочками были перевязаны лоб и живот – как раз в тех местах у меня были самые сильные боли. Мама сделала все по инструкции. Я выздоровела… В общем, бабка моя колдуньей оказалась. Как куклу сожгли, через две недели ее ногами вперед из квартиры вынесли… Страшно она умирала. Не принимал Бог ее душу. Соседи ее по коммуналке рассказывали, что у них в квартире все лампочки полопались и по входной двери трещина прошла, будто кувалдой по ней жахнули.

– Колдуны не могут умереть, не передав дар. Знаем. Читали.

– Мне она, во всяком случае, ничего не передала. Ох, как вспомню, до сих пор дурно делается… Не верите? – воскликнула Аля, увидев, что мое лицо вовсе не выражает доверия к ее словам.

– Да как сказать, – протянул я.

– Было все это. Почти восемнадцать лет прошло, а для меня как один день. Переживания эти со мной. И главное, что осталось в памяти, – ощущение какой-то чуждой, злой мощи. Тебя окутывают кольца змеи, удава, с каждым днем они стягиваются все крепче…

– М-да, бывает…

– Никогда я больше не ощущала ничего подобного… Никогда до той минуты, когда началась та чертовщина в «икарусе».

– Вы слишком впечатлительны, Аля.

– Хуже всего, что после катастрофы кольца удава не отпустили меня. Они стягиваются все сильнее. Что-то случится. И ждать недолго…

– Поищите дома еще одну тряпичную куклу, – улыбнулся я.

– Ох, заморочила вам голову, Виктор. Вы подумаете, что у девчонки совсем чердак снесло.

– Не подумаю.

– Не подумаете? Тогда ладно… Кстати, водитель автобуса сегодня умер. Врачи думали, что выживет, но с утра ему стало хуже. Умер.

– Жаль.

Я не знал этого человека, но известие о смерти неприятно задело меня.

– Посещение давно закончено, – заворчала санитарка, появившаяся со шваброй в руке и начавшая с какой-то остервенелостью тереть полы. – И сидять, и сидять. И целуются. Ох, молодежь…

Мы засмеялись.

– Ладно, пойду, – сказал я, поднимаясь с кресла.

– Приятно было повидаться.

– Можно подумать, что вы не против увидеть меня еще раз.

– Можно подумать, вы не против прийти еще раз.

– Приду.

– Если вдруг меня выпишут, вот мой телефон…

Дома я просидел с полчаса в полной тьме, не включая света. Потом зажег лампу, представляющую собой наполненный глицерином стеклянный цилиндр, в нем плавали кусочки фольги, освещаемые разноцветными лампочками, казалось, что в банке пляшут синие, желтые, красные светлячки. Обожаю вот так сидеть перед этой лампой в разноцветной полутьме и предаваться «медитации», отдаваться во власть неторопливо текущих мыслей о том и о сем. Сейчас предметом моих размышлений была Аля. То, что она мне нравится и пробуждает во мне грешные мысли и чувства, я уже принял как должное. Теперь я обдумывал наш с ней разговор. Из него получалось, что она человек открытый и слегка чокнутый на всякой «потусторонщине».

Собственно, ничего плохого я в этом не видел. Насмотрелся на своем веку немало и на экзальтированных уфологов, рыскающих по городам и селам в поисках мест посадок НЛО, и на «контактеров», и на «рерихнутых» интеллигентов, занятых освоением трудов Рерихов, раскрытием тайн Шамбалы и Великих Учителей, и на экстрасенсов всех мастей, которые отираются у порога УВД и предлагают свои услуги при раскрытии громких преступлений. Несколько раз по требованию потерпевших я привлекал экстрасенсов к сотрудничеству и получал результаты с точностью до наоборот. «Вижу, исчезнувший находится где-то в Киргизии, он болен, его не отпускают какие-то злые люди». А человек тем временем лежит в заснеженном лесу с финкой в сердце, а когда теплеет и тают снега, мы находим этот «подснежник».

Вся эта «завернутая на астрале», как я ее называю, публика бескорыстна, безвредна, на девяносто процентов состоит из женщин, многим из которых просто нечем заняться. Встречаются среди них и ученые мужи, как мой сосед Димка Селезнев, который в своем НИИ занимается исследованиями разных феноменов. Он утверждает, что у него там что-то получается. Может, и получается, хотя мне верится в это с трудом… Как бы то ни было, общаться с этими людьми иногда интересно – все равно что слушать по радио фантастические рассказы. Аж кровь струится быстрее по жилам, когда услышишь байку вроде истории о тряпичной кукле. Наверное, Аля вполне искренна. Была и кукла. Была и болезнь. Была и бабка, ненавидевшая мать. Единственно, чего не было, – связи между этими фактами. Но у «завернутых на астрале» своя логика, они привыкли все усложнять и из двух возможных объяснений выбирать самое запутанное. А уж кольца змеи – это вовсе из области психоанализа… Впрочем, увлечение потусторонщиной делало Алю только приятнее, придавало ей этакую пикантность и вовсе не убавляло желания прижать ее к моему горячему сердцу…