– Как все это сделать? – удивился и растерялся казачий офицер. – Не вложу же я ему кочергу в руку…

– Мудрость от тебя так же далека, как Луна от Земли. Не обязательно вкладывать что-то в руки. Существует третья, второстепенная, но необходимая нам связь. Третий узел. Завтра вечером с семи до десяти ты должен убить подпоручика Смирнова, одного из любимцев князя, после чего причины увяжутся со следствиями, астральные силы закрутят их обоих. Все произойдет само собой.

– Повинуюсь, брат мой.

– Я отблагодарю тебя, когда пройду через вторые врата. Да будет так!

– Слава Черному образу!

– Слава Тьме и тени!

Переодетый барон растворился во тьме, а Перебийнос некоторое время стоял, прислонившись к стене, – потом покачал головой и недовольно буркнул:

– Барона понесло… Но никуда не денешься. Он направился в мою сторону. Когда казак проходил мимо, я решился на отчаянную выходку. Нащупав большой камень, я со всей силы ударил его по затылку. Ударил, а потом подумал: чтобы с подобной головой что-нибудь сделать, нужен по меньшей мере пудовый валун. Со страхом представил себе, как казак обернется, схватит меня за шею могучими руками и свернет ее, словно жалкому цыпленку. Перебийнос, будто бы решая, что делать, постоял секунду-другую на ногах, а затем тяжело рухнул на пол.

Я склонился над ним. Все-таки удалось свалить этого быка с одного удара. Вынул у него из-за пазухи нож. Нужно-признаться, я не так много понял из разговоров этих двух людей, за исключением лишь, что в их словах кроется какая-то силища, невероятная и мощная, поэтому я должен сделать все, чтобы предотвратить исполнение их планов. И первым делом необходимо было добить Перебийноса. Да, да, этим самым ножом, который я держал сейчас в руках.

Прошла минута, прежде чем я окончательно понял, что не в силах ударить ножом беззащитного человека-это выше моих сил. Не могу – и все.

Тут казак приоткрыл глаза и, не мешкая, схватил меня стальными пальцами за горло. Голова его еще не прояснилась, действовал он вяло, но мне от этого было не легче. Бороться с ним – все равно что драться на кулачках с голодным медведем. Вторично за этот вечер я ощутил, что расстаюсь с жизнью и мучиться осталось уже недолго.

Ошибка Перебийноса заключалась в том, что он оставил в моих руках свое оружие, и я, почти теряя сознание, воспользовался этим, воткнув лезвие ножа во что-то мягкое и упругое. Один раз, затем другой.

Обследовав нишу, я обнаружил там форменную одежду барона. Под ней я нащупал тонкую материю и потянул ее за край на свет. Это оказался восточный женский наряд из дорогой парчи и шелка.

И тут мне в голову пришла совершенно безумная мысль: а что, если я переоденусь в это платье и последую за бароном в логово врага? Турецкий язык я знал и в случае чего мог объясниться. А время вместе с проклятым бароном уходило все дальше и дальше, и я перестал колебаться. Стянул с себя остатки одежды и кое-как облачился в женское платье, которое мне показалось несколько маловато.

Спрятав под платьем два заряженных пистолета и кинжал, я со всех ног бросился в ту сторону, куда неторопливо удалился барон. Мне повезло, я нагнал его у самого выхода из подземелья, и то только потому, что он пережидал, когда наверху уйдут люди с факелами, находившиеся возле полуразрушенной старой мечети. Именно здесь был замаскированный выход. Барон с трудом протиснулся в расщелину между огромными глыбами известняка и, осторожно ступая, поспешил вперед. Я вылез за ним и огляделся. Я успел заметить, как барон скрылся за деревьями сада. Впереди виднелось приземистое белое здание непонятного назначения. Я последовал за бароном, не забыв опустить чадру на лицо.

Белое строение оказалось городскими термами. Это я понял, когда окончательно потерял след переодетого драгуна, очутившись в жарко натопленном помещении с резервуарами для воды и резким серным запахом. То, что барон вошел именно сюда, у меня не вызывало сомнений. Но вот куда он отправился потом?

Я решил идти направо. Неожиданно чья-то рука, обнаженная до плеча, схватила меня за край одежды, и нежный женский голосок пропел по-турецки:

– Ханум, вам совсем в другую сторону! Сюда ходят только мужчины…

Как я уже говорил, по-турецки я понимал и изъяснялся ничуть не хуже, чем по-татарски, но боязнь того, что тембр голоса выдаст во мне мужчину, заставила меня ответить легким наклоном головы. Я отправился за провожатой, болтавшей неумолчно:

– Вы, наверное, плохо себя чувствуете, ханум? Это и понятно. Нечестивцы обрушили на наши бедные головы столько смертоносного огня, что немудрено сойти с ума. Проходите вон в то помещение, где бассейн с фонтаном, теперь у нас совершают омовение по ночам, когда меньше стреляют…

Только тут до меня дошло, что я принят за женщину и меня привели прямиком в женскую половину бань… Мне очень захотелось улизнуть, но было уже поздно, турчанка со словами: «Раздеться можно здесь, а после омовения я сама поухаживаю за ханум и умащу ее прекрасное тело благородными маслами» скрылась в клубах пара.

В помещении находилось пятнадцать-двадцать женщин разного возраста. Не обращая на меня никакого внимания, они расслабленно плескались в большом бассейне, томно возлежали на горячих каменных ложах, позволяя прислуге втирать в свою кожу какие-то пахучие масла и мази. Я сделал вид, что собираюсь раздеться, а сам, сдерживая буйное дыхание и стараясь унять сердцебиение, пожирал глазами открывшуюся мне пленительную картину бессознательного женского бесстыдства. Право же, я оказался благодарным зрителем!…

Особенно мое внимание привлекала высокая стройная красотка, чья точеная фигурка то и дело возникала перед моими глазами, словно поддразнивая меня. Ее гибкий стан заставлял вспомнить о молодой лани, высокие груди, больше походившие на фантастические молочно-белые плоды и увенчанные острыми коричневыми сосками, призывно подрагивали при каждом движении, которые были плавными и изящными, а осиная талия и холмы бедер казались такими совершенными, что вызвали бы буйный восторг даже у пресыщенных женской красотой ваятелей античности.

И все же приятного понемножку. Пора было и честь знать. Пока не вернулась из служебных помещений моя провожатая, я потихоньку, бочком двинулся к выходу. Выйти мне удалось без особого труда.

Оказавшись у того самого места, откуда я был «похищен» служительницей терм, я заметил, что по другую сторону от входа вдоль стены крадется какой-то оборванец. Я увидел, что он прошмыгнул мимо двери в бани, отошел чуть в сторону и, оглядевшись, быстро юркнул в какой-то павильон с полуразрушенным куполом. Подойдя ближе, я услышал знакомый голос господина барона. Так вот где он спрятался! Потихоньку, чтобы не привлечь к себе внимания, я последовал за оборванцем.

Пользуясь темнотой, мне удалось пробраться туда и не быть обнаруженным. Я юркнул за тюки, набитые каким-то тряпьем. Отсюда, с расстояния всего лишь в несколько метров, я мог хорошо разглядеть ярко освещенное помещение, где на коврах тонкой ручной работы возлежали мой враг и какой-то толстый янычар с красными, как у плотвы, глазами, и слышать все, о чем там говорилось. Первым делом я увидел оборванца, склонившегося в подобострастном поклоне. Он, судя по всему, выдавал себя за дервиша.

– Я все осмотрел вокруг, мой господин, – сказал дервиш.

– Кроме рослой женщины, никто здесь не появлялся. Женщина прошла в бани,.

«Смотри-ка, все же он меня заметил! Надо быть осторожней!»

– Хорошо, Ибрагим, ты свободен. Я запомню твою верную службу и отблагодарю за нее, не сомневайся.

– Мой отец служил вам честно. Еще с вашим отцом он участвовал в боях с иноземцами. Да воздаст Аллах истинным правоверным за их муки! Да покарает он неверных огнем и мечом!

– Иди, Ибрагим, иди! Я знаю, что ты надежный человек. Иди и следи за всеми, кто здесь ходит.

Ибрагим, пятясь, выскользнул из помещения и, не заметив меня, выскочил во двор.

– Мы встречаемся с тобой, барон, не впервые в этом благословенном приюте покоя и неги, – неожиданно перешел на немецкий рослый янычар.