– Пошли, поглядим на этого «вольного стрелка».

Он забился в угол спецназовского «пазика» – татуированный, с литыми мышцами бык. Разорванная рубаха открывала мощную волосатую грудь. Руки в наручниках были заведены за спину. Я подсел к нему.

– Ты чего так разгулялся?

– С-суки, жалко из вас никого не замочил, – зашипел он и поднял на меня абсолютно пустые глаза со зрачками, превратившимися в черные точки. И вдруг в его глазах промелькнула какая-то алая искра. – У, гад!… Ты-то мне и нужен был. Тебе моя пуля предназначалась. Опоздал ты, лягавый. На свое счастье опоздал.

Что-то безумное было в нем. У меня возникло ощущение, что передо мной не человек, а кукла. Зомби, ведомый черной волей. Вопрос только чьей.

– Ну ничего, падла, все равно тебе каюк!

– Сволочь, – Семеныч поочередно врезал правой и левой ладонями негодяю по ушам, и тот полетел на пол автобуса. – На, тебе, поганец! – Затем командир спецназа звезданул бандита по ребрам тяжелым башмаком.

– Оставь его, – сказал я.

– Надо было этого подонка грохнуть на месте, – сквозь зубы процедил Семеныч.

Мне стало худо. А ведь правда – не загляни я в медицинский центр, наверняка успел бы к основной части программы, и, вполне возможно, его пуля нашла бы меня.

Я отдал соответствующие распоряжения и отправился домой дочитывать рукопись Курнакова…

* * *

"Янычар было четверо. Представляю, что они почувствовали, когда увидели распростертый на земле труп одного из охранников. Второй лежал внизу, рядом со мной. Размахивая руками, янычары сбивчиво и торопливо загалдели, перемежая ругательства с взываниями к Аллаху. Наконец сообразив, что охранников убил все-таки не я, они несколько успокоились.

Высокий начальник обшарил карманы убитого, но ничего в них не нашел. Он нагнулся над ямой и приказал:

– Вылезай, собака!

– Я не могу сам выбраться. А собака – это ты! – с вызовом воскликнул я и, видя, как высокий хватается за оружие, усмехнулся. – Ну давай, давай, убей меня, облезлый шакал. Убей того, кто спас жизнь сераскиру, и ты почувствуешь, как пахнет твое мясо, поджаренное палачом.

Янычар зло сплюнул, потом крикнул:

– Ты ошибаешься, пес! Не мне сегодня гореть… Они вытащили меня из ямы и поволокли к дворцу. Рослый янычар собирался наградить меня пинком, потом остановился, предложив:

– А может, зарубим его? Скажем, что пытался бежать и на наших глазах убил тех двоих…

– Проницательный паша не поверит этим сказкам. Русский прав – сераскир за него спустит с нас шкуру.

Вскоре я очутился в подвале с низким потолком. Там жарко горел огонь в открытом очаге, повсюду висели какие-то странные крючья, устрашающего вида. Я поглядел на троих полуголых турок мощного телосложения с лоснящимися от пота тупыми физиономиями и подумал, что угодил к древнегреческому богу Гефесту, в его собственную кузню. Но это было что-то совсем другое. Меня цепями приковали в самом дальнем углу. Только после этого янычары ушли, а трое «кузнецов» принялись раздувать и без того жаркий огонь и калить на нем здоровенные щипцы, звездчатые молоточки и какие-то тонкие прутья.

Не прошло и пяти минут, как янычары вернулись, притащив чуть ли не волоком двух русских пленников в оборванном обмундировании. Их повесили у самого огня и… Только тут до меня дошло, что я нахожусь в пыточной камере и что эти двое несчастных сейчас будут замучены до смерти прямо у меня на глазах. О себе думать в тот момент я даже не посмел…

Раздался страшный утробный крик боли, и запахло горелым мясом. Я крепче зажмурил глаза, но уши заткнуть не мог…

– Молчи, браток! Откуси язык, но молчи! Пусть эти ироды не услышат от нас ни слова! – сквозь стон кричал один солдат другому.

Сколько продолжалась пытка, не могу сказать, ибо на какое-то время мое сознание угасло и я очнулся только тогда, когда стало очень тихо. Открыв глаза, я покосился на то место, где только что корчились тела пленных. Но там уже никого не было. Только лужицы дымящейся крови говорили о совершенном здесь изуверстве.

Палачи отдыхали, наслаждаясь холодным щербетом и попыхивая сладковатым дымком из одного на всех кальяна. Наконец, пожилой палач что-то тихо сказал самому молодому из своих подручных и указал на меня корявым пальцем. Молодой быстро вскочил на ноги и направился в мою сторону, прихватив по дороге раскаленный докрасна металлический прут. Мне показалось, что шел он ко мне очень неторопливо, какой-то скользящей походкой. Время замедлилось, сжалось до мельчайшей пылинки. Я почувствовал, как путешествует по телу мое собственное сердце, опустившись сначала в пятки, а потом, поднявшись до самого горла, где оно и застряло так, что я не мог даже продохнуть.

Подручный палача бесстрастно поднял руку с прутом и нацелился бесчувственными рыбьими глазами на мою грудь. Я ощутил обжигающее дыхание огня, раскаленный металл был уже в вершке от моей трепещущей плоти, как вдруг подручный палача издал удивленный вскрик-всхлип, выронил прут и повернулся ко мне спиной. И тут я увидел нечто, заставившее мои глаза округлиться от удивления. Из спины подручного торчала рукоятка метательного ножа, украшенная перламутром,

– Я же приказал не применять к нему пыток! – прогремел голос трехбунчужного паши. – Этот человек спас мне жизнь и потому умрет легкой смертью, но не сейчас…

Телохранители паши подхватили меня под руки, сорвали цепи и потащили куда-то вверх по лестнице. Они оставили меня в каком-то странном узком помещении. Сверху обрушились потоки воды. Вскоре она затопила пол под ногами, затем стала доходить мне до пояса, плеч, шеи… Я уже распрощался с жизнью, как вдруг вода схлынула в какое-то отверстие, открывшееся внизу. В комнату втиснулся один из здоровяков-телохранителей и бросил мне большое махровое полотенце и чистый персидский халат.

– Вытрись и оденься, – сказал турок и отошел в сторону, встав там со скрещенными на груди руками. Я исполнил то, что от меня требовали.

– Тебя приглашает сам превосходительный…

Не прошло и минуты, как я уже восседал на ковре тонкой ручной работы, а возле меня стояли блюда с различными кушаньями. Напротив на мягких подушках сидел сам трехбунчужный. Он приглашающим жестом обвел рукой импровизированный стол и произнес:

– Все для тебя, мой спаситель. Дважды приглашать ему не пришлось, аппетит у меня после всего пережитого проснулся просто зверский.

– Хорошо быть молодым и полным жизни! – покачал головой паша, наблюдая за мной.

Когда я заморил червячка, паша хлопнул в ладоши, и в комнату впорхнули полуобнаженные красотки.

– Танцуйте перед моим гостем! – приказал он.

Я сразу же приметил ту девушку, которая чуть было не распознала во мне чужака. К тому же я видел красавицу еще раньше, в банях, хорошо запомнив ее гибкий стан. А как она танцевала! Я не мог отвести от нее восхищенных глаз. Увидеть такое хотя бы раз – и умереть, о большем я и не мечтал. Однако с небес на землю меня вернул голос паши.

– Зачем ты спас меня? – спросил он.

– Хотел предотвратить бесчестное убийство. Его собирались совершить слуги врага рода человеческого. И я нашел в себе силы встать на их пути, поднявшись над мелочными чувствами, которые заставляют моих соплеменников и твоих воинов уничтожать друг друга, – ответил я, с трудом отводя взгляд от красотки. – Нам надо объединиться для совместной борьбы с нашим общим врагом…

– И кто же он?

– Не знаю, как называете его вы, мусульмане. Мы же, православные, называем его сатаной.

– По нашим понятиям, это шайтан… Пожалуй, я смогу сохранить тебе жизнь, неверный, если ты примешь мусульманство и станешь честно служить мне.

– Я уже служу верой и правдой своему Отечеству, – ответил я. – И потом, я слишком увлечен философией…

– Философы – мудрецы, – перебил меня трехбунчужный. – Я их уважаю. Еще Ибн-Сина в начале нашего тысячелетия считал, что высшая цель человеческого бытия заключается в познании «деятельного разума», который порождает также и бессмертные человеческие души. Достойная цель жизни!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: