— Помоги, Егорий Иванович, — всхлипнула Варвара. — Ведь ничего худого я не замышляла. И ничем разбойникам не помогала.

— Не помогала, — заворчал староста. — А кто подтвердить может, что ты им не помогала? Как тебе на слово верить?

— Так кто же подтвердит?

В голове у Варвары все путалось, а по щекам текли горючие слезы. Она плохо соображала. Мысль о том, что железные прутья будут ломать ее кости, раздирать кожу, коверкать и рвать мясо, просто парализовывала ее.

— Кто, говоришь, подтвердит? Да тот разбойник может подтвердить. Надо только, чтобы он из чащи глухой вылез и предо мной предстал.

— Так зачем ему вылезать?

— Незачем, конечно. Вот ты его и выманишь оттуда. Придется, красавица, постараться.

Наконец Варвара поняла, что от нее хотят, и с негодованием воскликнула:

— Ни за что!

— Ты до завтра взаперти подумай. Варвара краса — длинная коса. Утро вечера мудренее.

Управляющий вытащил из сундука заранее приготовленную веревку и начал вязать девушку. Ему помогал Рыжий, которому хотелось отыграться на Варваре за обиды, но он сдерживался, лишь потуже затягивал узлы и шептал себе под нос: «За все тебе, болотная кикимора, достанется». Варвара же и не пыталась сопротивляться. Она оцепенела и застывшим взором смотрела куда-то вдаль, и по щекам ее текли слезы.

Когда девушку связали, Фрол, хрумкнув соленым огурцом, подошел к ней, пощупал кожу на шее и удовлетворенно кивнул:

— Хороша кожа. Как раз для работы. Пожалуй, угольками лучше получится, чем щипчиками…

Они идут, господин, — сказал Пантеомон, вбегая в залу, где Картанаг собирался предаться оргии с тремя рабынями. Они натирали маслами его тело и готовились ублажить его плоть.

— Видящий маг? — Картанаг встрепенулся, досадливо отмахнулся от женщин.

— И принц. Солнечный вестник донес, что они прошли южные острова!

Когда-то давно существовали совершенные системы связи, позволявшие доносить сквозь пространство и время звуки и изображения. Но эти знания были утеряны тысячи лет назад, так что наиболее распространенная связь ныне осуществлялась при помощи зеркал, которые имелись на всех возвышенностях. Люди, дежурившие у них, ждали сигнала от своих товарищей по цеху, находящихся у других зеркал в пределах видимости. Так вести могли облететь всю Империю за достаточно непродолжительное время.

— Когда они пересекли границу Империи?

— Вчера в полдень.

— Значит, будут к ночи. Надо готовить встречу нашим друзьям.

— Как прикажешь, хозяин, — кивнул Пантеомон., — Я приказываю.

— Я готовлю людей и оружие. Я встречу их так, как положено столь высоким особам.

Картанаг кивнул, жестом отпуская своего слугу. Потом посмотрел на рабынь. Желание ушло. Мысли были заняты совершенно другим.

— Вон, — крикнул он.

Рабыни поспешно покинули помещение, оставив хозяина одного.

Картанаг сжал камень, который взял в разгромленном Дворце Света у старого мага. От «Лунного осколка» исходил холод.

— Луна — владычица тьмы, хозяйка ночной нечисти и демонов. Ты дала силу этому камню, — советник прикрыл глаза.

Его уже столько дней не оставляли яркие воспоминания — корчащееся обнаженное тело на кресте, пылающий круг, шепчущие мертвые губы. И рвущиеся наружу тени обитателей темного мира.

Сознание неумолимо вновь и вновь возвращалось к этому моменту. Душу влекло в центр круга. Тянуло раствориться, перешагнуть порог. Картанаг еще раз убедился в том, насколько опасно темное искусство. Что, если однажды воля откажет, и он, Картанаг, станет пленником круга. Круг умеет лишать воли.

Жизнь Картанага все больше превращалась в ежедневную борьбу — за себя. Он получал власть от тьмы, но тьма старалась взять власть над ним. И долго ли он продержится? Как хочется отдаться этому зову! Но Картанаг знал, что этого делать ни в коем случае нельзя. Тьма не признает благодарности за умножение плодов ее. Тьма признает только силу.

Но нет, он не будет корчиться в круге, его душу не будут рвать демоны тьмы. Но он найдет им другую пищу. Картанаг мечтал, что в круге будет корчиться Видящий маг. Желал увидеть его распятым там на кресте больше, чем кого бы то ни было. Почему, в чем источник столь сокрушающей ненависти?

Когда Картанаг находил в себе силы для себя откровенно ответить на этот вопрос, то выражал это одним словом — зависть. Видящий маг, презиравший власть и силу, знал нечто такое, что не понимал и не поймет сам Картанаг. Мягкость Хакмаса оборачивалась несокрушимой твердостью. Слабость вырастала в мощь. И в этом был какой-то не зависящий от людей и даже богов закон, отражался высший вселенский уклад. Картанаг ничего не мог с ним поделать. Поэтому он мечтал о моменте, когда его карающая длань коснется Видящего мага.

Он уничтожит Хакмаса — это очевидно. Вот только пусть сначала тот найдет амулет амулетов. Найдет для него — Картанага! Имеющий Саамарит может не бояться потери себя и проклятия круга.

— Саамарит, я хочу владеть тобой! — воскликнул Картанаг. — Я хочу, — тихо прошептал он. — Хочу…

Заперли Варвару в тесной баньке, дверь которой закрыли на засов, а оконце было настолько крошечным, что нечего и мечтать пытаться протиснуться в него. Да и смысл? Около баньки сидел, негромко козлиным голосом напевая заунывные песни, кривоногий стрелец, которому было скучно и обидно стоять на часах. Ведь его сослуживцы пили сейчас и ели за двоих — когда губной староста гулял, то не жадничал и своих людей не обижал. Часовому хотелось спать, но глаз он не смыкал, поскольку Егорий обещал всю кожу кнутом содрать, коли задремлет или отвлечется от несения службы. Угроза была вовсе нешуточная.

Еще полночи шумели подгулявшие стрельцы, ухала за околицей ночная птица, иногда слышалась ругань или женские визги — служивые развлекались вовсю. Варвара сидела, обхватив руками колени. Ночь была теплая, но Варвару била дрожь, заснуть она, конечно же, не могла. В голову лезли всякие мысли — о своей судьбе несчастной, о Гришке, об их любви странной и яркой, осветившей все вокруг, как солнечный свет, пробившийся через тучи хмурой осенью. Но больше всего ее терзали мысли о том, что с ней будет завтра. Об изверге Фроле — нравится супостату ее кожа, с которой «хорошо работать». Ей становилось плохо, когда она представляла, что с ней сотворят щипчики и угольки. Она вспомнила, как недавно из чугунка обварила себе руку — как это было больно и как она не могла никуда деться от этой боли… О Боже, помилуй рабу твою! Нужно искать выход. Но какой? Назвать Гришку, помочь заманить его? Нет, это невозможно. Ведь тогда они будут жечь его, любимого человека. Она не выдаст его никогда… Но ведь боль, которая ждет ее — такую боль не то чтобы перенести, а и представить себе просто невозможно!

— Ну чего, ведьмюга лесная? — послышался издевательский голос.

Она подняла глаза и увидела бледное, в лунном свете будто упыриное, лицо Рыжего, показавшееся в окошке.

— Боишься? Эх, не хотела со мной ходить… Чего я, хуже разбойника твоего, что ли? Чем хуже? Чего, спрашивается, у меня не так?

— Уйди! Не виновата я ни в чем. Уйди!

— А хошь открою? Стрелец вон заснул. Прям как медведь в берлоге сопит.

— Открой, Бориска. Пожалуйста, открой, — умоляюще произнесла Варвара.

— Ха, попроси у разбойника своего, который тебя… А завтра, голубушка, щипчиками тебя будут гладить. По щечкам твоим румяным, по ножкам, ха!

— За что ты ко мне так?

— С лешим лесным вместо меня… — как-то плаксиво и горько произнес Рыжий, сплюнул и пошел прочь, ругаясь на чем свет стоит.

Варвара так и не заснула. Всю ночь просидела, съежившись, прикрыв глаза. Рано утром дверь со скрипом отворилась, ее потрясли за плечо:

— Поднимайся, хозяин кличет.

— У, рыжая морда!

Варвара связанными руками влепила Рыжему по голове. Хотела ударить еще, но управляющий перехватил ее руки. Тогда она наподдала Бориске ногой в живот, и тот, опешив от такого напора, всхрюкнул и согнулся. Очухавшись, он кинулся с кулаками на девушку, заорав: