Старшая сестра Эмми — Джейн вышла замуж за фермера Билла Спенса и жила в тихой девонширской деревушке, где главным событием года была приходская выставка цветов. Естественно, что родители Вероники были просто ошарашены затеей дочери. Они тут же обратились к Эмми с просьбой «вразумить девчонку».

Но Эмми их не поддержала. Она рассуждала практически.

— Послушай, Джейн,  — сказала она сестре.  — Давай смотреть правде в лицо. Способности у Ронни средние. Что ее ожидает? Окончит курсы секретарши, как миллионы других, будет томиться в какой-нибудь пыльной конторе.

— Но быть манекенщицей…

— Быть манекенщицей,  — с лукавой улыбкой перебила ее сестра,  — это весьма уважаемое занятие. Надеюсь, ты не думаешь, что она будет позировать голая?

Джейн покраснела.

— Н.., нет. Ну, как хотите… Тебе виднее, Эмми.

Так началась карьера Вероники Спенс. Через полгода ее записная книжка была сплошь заполнена заказами. А в девятнадцать лет, то есть сейчас, она удостоилась высокой чести быть посланной в Париж и демонстрировать туалеты для «Стиля». Полгода назад она переехала в маленькую квартирку на Виктория-гров, где поселилась с другой манекенщицей, избалованной и непоседливой, как котенок, зеленоглазой и черноволосой Нэнси Блейк.

А у Вероники волосы золотистые, нежная кожа, так и не потерявшая деревенского загара, всегда широко открытые светло-карие глаза. Этакая сельская красавица, простая и безыскусственная, глядя на которую вспоминаешь запах сена, жимолости, свежеиспеченного хлеба. Как раз такую модель ищут фотографы. В девятнадцать лет Вероника зарабатывала почти вдвое больше своего знаменитого дядюшки — Генри Тиббета, старшего инспектора Скотланд-Ярда.

Но, несмотря на это. Вероника оставалась простой, восторженной и неиспорченной. Девушка никогда не забывала, что, если бы не тетя Эмми, ее жизнь была бы совсем не такой интересной. Поэтому даже среди столпотворения парижского показа мод она выкроила время, чтобы написать любимой тетке.

Эмми снова перечитала письмо племянницы. Возвращаются они во вторник. Сегодня среда, значит, Вероника уже дома…

Но тут раздался телефонный звонок. Это, конечно, Вероника. Как странно, почему она звонит утром, в самый разгар работы?

— Тетя Эмми! Ой, я так рада, что вас застала. Вы представляете, какой ужас! Дядя Генри уже здесь, и все просто с ума посходили. Ее только что отсюда унесли.

— Кого ее? О чем ты, Ронни?

— А вы еще не читали в «Стэндарде»? Здесь сейчас полно полицейских и репортеров….

— Вероника, что ты болтаешь! Хоть объясни, откуда ты звонишь.

— Конечно, из редакции. То есть из автомата с улицы. Дядя Генри сказал, что я могу вам позвонить…

— Дядя Генри? А как он оказался там, в редакции?

— Но ведь ее убили.

— Убили? Кого?

— Мисс Пэнкхерст, заместительницу главного редактора. Говорят, ее отравили, и, кажется, Тетушка (так мы зовем Уэлша) что-то знает, но не хочет сказать дяде.., то есть для Тетушки-то он не дядя…

— Послушай, Ронни, возьми-ка ты лучше такси и приезжай сюда, а то у меня голова идет кругом.

— По-вашему, я несу чушь? Видели бы вы, что тут творится! Ладно, тетечка, я у вас буду минут через десять…

Старший инспектор Генри Тиббет прибыл в редакцию «Стиля» в начале десятого. К этому времени на улице уже скопилась толпа, и несколько вежливых молодых констеблей уговаривали собравшихся разойтись. В остальном все выглядело вполне спокойно.

Войдя в старинный — восемнадцатого века — холл, Генри натолкнулся на охранявшего помещение сержанта.

— Рад вас видеть, сэр,  — с чувством произнес сержант.  — Нам здесь здорово достанется, уж это точно.

— Что вы имеете в виду?

— Женщины,  — мрачно пояснил сержант.  — Манекенщицы и прочие. Реву не оберешься.

— Я что-то никого не вижу. Куда вы их дели?

— Слава богу, они еще не приходили,  — сказал сержант.  — Тут пока только несколько уборщиц и швейцар, который нашел тело, сэр.

— А когда же придут все другие?

— Вообще-то, должны в девять тридцать. Но швейцар говорит, что сегодня кое-кто может опоздать.

— Почему?

— Они работали ночью, как я понял.

В это время возле входных дверей началась какая-то возня. Генри обернулся и увидел дюжего констебля, боровшегося с парнем в кожаной куртке. Сержант вздохнул.

— Видали?  — И крикнул юноше в куртке:

— Сколько раз тебе говорить — марш отсюда!

— А пакет!  — кричал парень.  — Гоните пакет! Это же парижский. Он к восьми часам нужен.

— Вот псих,  — флегматично заметил сержант.  — Пока еще только один. А там подойдут и другие.

— Подождите минутку,  — остановил его Генри и обратился к посыльному:

— Если я верно понял, вы должны были взять у них парижский репортаж и к восьми утра отнести в типографию?

— Да, сэр,  — оживился посыльный.  — Это очень срочно. Вы не можете добыть его для меня?

— Срочно-то срочно,  — сказал Генри,  — да здесь, видите ли, случилось несчастье. Умер человек. Лучше позвоните в типографию, предупредите их. А я постараюсь сделать что возможно.

— Спасибо, сэр! Вы сразу увидите наш пакет. Он должен быть в кабинете редактора, и на нем надпись: «В типографию».

Курьер продолжал еще что-то кричать и тогда, когда Генри с сержантом вошли в лифт.

— Ну а теперь,  — сказал Генри,  — введите меня в курс дела. Рядом с огромным сержантом он выглядел малорослым и неказистым. Ничем не примечательный немолодой мужчина лет за сорок, голубоглазый, со светлыми, чуть рыжеватыми волосами. Манеры скромные, голос тихий. Он казался нерешительным и робким. Но внешность эта была так же обманчива, как обманчиво простенькими кажутся «маленькие» черные платья от Монье.

Сержант, прекрасно зная, что обязан доложить обо всем четко и подробно, стал рассказывать, тщательно подбирая слова.

— Хатчинс, дежурный по этому кварталу, позвонил нам в участок в семь пятьдесят шесть,  — начал он.  — Тот парнишка выбежал из здания и чуть его с ног не сбил. Хатчинс с ним и раньше разговаривал — примерно в четверть восьмого, когда этот парень чуть не перебудил весь квартал. Теперь ясно, что дама, которая должна была отдать ему его драгоценный пакет, была уже мертва. Хатчинс тогда взялся покараулить его мотоцикл, пока курьер звонил в редакцию по телефону. Но никто, конечно, не ответил, и только позже, без десяти восемь, Элфред Сэмсон, швейцар, вошел в здание и поднялся посмотреть, в чем там дело. Он-то и увидел первым, что эта дама умерла. Цианистое отравление. Это уж точно. Сейчас ее осматривает доктор. Но я помню тот прошлогодний случай — это циан, точно вам говорю.

— А кем она у них работает…, работала? Сержант заглянул в свой блокнот.

— Мисс Элен Пэнкхерст, заместитель главного редактора. Вот почти все, что мне удалось выяснить, пока не нагрянули уборщицы. Наверх я их, конечно, не пустил, а задержал в приемной на случай, если вы захотите с ними потолковать.

— Что еще вы сделали?

— Позвонил главному редактору — мисс Марджори Френч. Она сейчас будет здесь.

— Разумно,  — одобрил Генри.  — А что вам известно о родных погибшей?

— Пока ничего. Может быть, что-нибудь знает мисс Френч. Я решил не трогать сумочку умершей и в столе ничего не смотрел.

Лифт мягко остановился на четвертом этаже. Генри вышел и огляделся.

«Стиль» размещался в старинном доме. Было заметно, что эту старину, несмотря на требования времени, бережно охраняют и поддерживают. На дверях — обрамленные позолоченными рамками, со вкусом сделанные таблички: «Мисс Элен Пэнкхерст, заместитель главного редактора», «Мисс Тереза Мастерс, редактор отдела мод». В конце коридора еще одна дверь с надписью: «Мисс Марджори Френч, главный редактор». А на противоположной двери простая деревянная дощечка с одним словом: «Моды». И два объявления, прикрепленные лейкопластырем: «Посыльные и манекенщицы на примерку — сюда». И на втором: «Входите сразу. Если будете стучать, вас не услышат».

Сержант осторожно кашлянул.