Все же все прошло хорошо, и все гости (среди них были германский посол Виперт фон Бухер и американский посол Арнольд Шенфилд) пытались изобразить, что вечер им приятен, но держали противогазы в поле зрения. Журналисты, проживающие в «Кемп» постоянно, также были приглашены и были рады разнообразию алкоголя.

Вместе с Рюти и Таннером пришел также новый министр без портфеля, Юхо Паасикиви. Прошел слух, опять же ложный, что Паасикиви уехал в Москву продолжить переговоры.

Несмотря на сложные условия, в которых проходил прием, настроение финского руководства было оптимистичным. Их особо ободрило поздравительное обращение президента Рузвельта президенту Каллио в честь годовщины. В нем американский лидер выразил надежду, что «эти трагические дни не продлятся долго и за ними наступит более счастливая эра». Телеграмма Рузвельта, которая казалась необычно несдержанной, была неправильно воспринята как обещание американской помощи. Содержание телеграммы было также зачитано по радио как часть традиционного обращения президента к нации, после чего заиграл гимн Америки.

Затем выступил президент. Каллио не жалел слов порицания в адрес русского агрессора. «Наши мирные города бомбят. Убиты женщины и дети, не говоря о тех жертвах, которые потребовались для обороны наших границ. Похоже, великая держава хочет ограбить нас, забрать силой нашу независимость, которую они сами ранее признали».

Каллио также сделал обращение с просьбой о помощи в адрес мирового сообщества. «Финский народ ожидает увидеть, потерпят ли другие нации все те страдания, причиненные нам». В то же самое время он заверил обеспокоенных финнов, что «мы полностью полагаемся на наших солдат на земле, в небесах и на море, которые под руководством уважаемого главнокомандующего выполняют свой героический долг».

Затем был исполнен гимн «Финляндия». После того как прием в «Кемпе» закончился, Рюти и Таннер поблагодарили гостей за то, что они пришли. После этого гости разобрали пальто и противогазы и разошлись по притихшему затемненному городу.

Таннер ушел позже и сказал, что доволен приемом. Возможно, что угощение, которое он лично доставал через «Эланто», кооператив социал-демократов, оставляло желать лучшего, как и атмосфера на празднике. Но по крайней мере правительство выполнило задание: показало всему миру, что в противоположность заявлениям московского радио легитимное финское правительство жило и чувствовало себя хорошо.

«Было полное затемнение, — вспоминал Таннер, — и пасмурное небо не пропускало ни лучика света по пути домой. Но вечер сыграл свою роль: мировая пресса никогда больше не напишет чушь о том, что правительство «скрылось в неизвестном направлении», как некоторые неправильно восприняли переезд парламента в Остер-боттнию».

Пока коллеги в «Кемпе» опустошали бокалы вместе с членами финского правительства и писали статьи на стойке бара, Эллистон гулял по Турку с Куртом Блохом, ожидая самолета на Стокгольм. К тому моменту у двух американцев появился переводчик, прилежная молодая финка по имени Айли Пелтонен.

И снова Эллистон был поражен стойкостью финнов, которых он встретил. Он был также поражен тишиной в городе, который готовился к налетам с воздуха. «Никто не ругал в открытую Сталина и русских. Они просто методически заколачивали витрины магазинов».

«Был слышен стук молотков, но он был не таким громким», — отметил он в разговоре с переводчицей. Англичанин был поражен печальным и торжественным ответом финского гида:

«Она очень серьезно ответила почти фразой из Библии: видите ли, они сейчас начнут бросать бомбы и уничтожат наши дома, так что нам нужно побыть в тишине».

Действительно, вокруг была тишина, за исключением частого воя сирен, которые прервали ужин Эллистона с переводчицей в ресторане «Хамбургер Боре», так что журналисту и его спутнице пришлось спуститься в подвал в бомбоубежище.

Понятно, что в этом подвале не вставал вопрос, как финны относились к своим бывшим соверенам. Журналист описал историю, которую он услышал в подвале о Русско-японской войне 1904 года, которая закончилась для Москвы катастрофой.

«Один из наших соседей по бомбоубежищу рассказал историю. В 1904 году японцы потопили флагман русского флота на востоке, и об этом была опубликована листовка. Ее развесили на улицах Хельсинки, листовка была на финском языке. Русский офицер пытался прочесть ее, но в результате сдался и обратился к финскому мальчику, который стоял рядом, за помощью. Финский мальчик моментально ответил: «Японский: бум, бум, бум! Русский: буль, буль, буль!»».

«Даже я мог понять такой язык, — отметил Эллистон и рассмеялся до того, как Айли перевела историю. — Насколько финны презирали русских! И монархистов, и большевиков в равной мере».

Затем прозвучал сигнал отбоя и обитатели бомбоубежища вернулись к ужину.

«Мы ко всему можем привыкнуть, — сказала Эллистону официантка на выходе в ночной Турку, — даже к тому, что русские нас бомбят».

Эллистон и Блох обнаружили ту самую черту финского национального характера — сису, которая помогла им пережить финскую войну: их чудесное чувство юмора, иногда, правда, мрачное. Понятно, что ходило много анекдотов про русских. Самым расхожим был анекдот, когда русский солдат в панике пытается сдаться финнам.

С поднятыми руками он кричит: «Не стреляйте! Я русский капиталист!»

Чувство юмора жителей Турку было испытано много раз в последующие три месяца, так как ВВС РККА, работающие со своих баз в Эстонии, сделали 61 налет на город — в семь раз больше, чем на Хельсинки.

Эллистон зашел в местную радиостудию, чтобы послушать новости, и удивился, услышав слова русского военнопленного. Очевидно, микрофон был установлен в комнате для допросов, что разнесло слова пленного солдата по всей Финляндии. Эллистон выслушал передачу при помощи русскоязычного финна.

Один из слушателей в студии знал русский язык. Русский сказал, что он удивлен тому, что финны не добивали раненых. Он слышал, что у финнов это в обычае. Он также был удивлен, что его вообще покормили, так как ему говорили, что в Финляндии голод, а народ ждет избавления от угнетателей. Его спросили по поводу расстрела финских гражданских с воздуха из пулеметов. Пленный извинился и сказал, что это, наверное, сделали какие-то помешанные на войне русские.

Русская радиознаменитость поневоле была явно довольна обращением в плену. Когда радиоведущий спросил его о том, что бы он посоветовал своим русским товарищам по «освободительному походу», он ответил: «Попасть в плен к финнам». Затем, на закуску, как обычно, управляющий студией переключился на московское радио, «по которому мы услышали обычные угрозы о том, что через столько-то и столько-то часов Хельсинки будет в руинах».

Как и все сограждане, восемьдесят тысяч жителей Турку праздновали День независимости тихо: ни речей, ни флагов не было. Но парад на главной улице все же был, прошел строй солдат с песней:

На приеме в «Кемпе» отсутствовала Марта Геллхорн. Возможно, финский народ и полагался на то, что его армия выполняет свой долг, но неутомимая журналистка должна была сама в этом удостовериться.

Размахивая письмом от Элеоноры Рузвельт, настойчивая Геллхорн сумела добиться индивидуального выезда на линию Маннергейма. Так что вечером 6 декабря закутанная в меха Геллхорн уже ехала в камуфлированной финской штабной машине в гости к генералу Остерману, командующему Армией Перешейка.

Вскоре после того, как машина пересекла еще одно замерзшее ноле, замершая журналистка увидела отсветы битвы — вспышки огня финской артиллерии, — которые напомнили ей приближающуюся грозу. Затем она увидела, как рота пехоты в полной тишине идет маршем по дороге.