Уйди в себя, ты, раб! Не вопрошай,
Откуда и куда ведут скитанья.
Чужим себе и ближним пребывай,
Будь тем, что есть: числом без содержанья.
Шутя, из тьмы вот некто в светлый край
Позвал тебя – на высоты сознанья:
«Ну, пес, живи и душу отравляй
Напитком жгучим тщетного желанья».
И некто… Кто? Бог? Сатана? Чудак? –
Кто от цепей твои распутал крылья,
Опять тебя с дороги без усилья
Столкнет в пустые пропасти забвенья,
И в мертвом пепле прежнего горенья
Вновь прах ты, человек – ты, пес – бедняк…
Зачем вся ложь и звон пустых речей?
К чему котурны? Пусть без масок лица!
Ты – человек, и немощи твоей
Чуть тлеет правдой в сердце огневица.
Нет мысли, чтоб поднять тебя с путей,
Где вдаль, слепа, звезда твоя катится.
Глядишь – и видишь бездны пропастей –
И падаешь, застреленная птица.
Виждь правду! Где глубокими тенями
Беда и горе заплелись венками,
Зачем себе роль Бога ты берешь?
Раб, выскажись душе своей в доверье.
Титанское убей высокомерье.
Ты только человек. А дальше ложь.
Мне Сатана явился в час унылый.
Пошли глухою ночью – гость и я.
И стали над заброшенной могилой,
Где молодость погребена моя.
В душе погибшей горе встало с силой:
«Ей в сердце яд влила рука твоя,
С ее кудрей сорвал венок ты милый,
Лишил поруганную бытия!»
Сквозь темноту он мне блеснул очами:
«Ты бредил сам, венчал ее цветами,
Жизнь мерил сказкой, солнцем видел мрак».
«Что ж вера в солнце всё владела нами?»
Захохотав, он зашумел крылами:
«Ты верил? Ты надеялся? Дурак!»
За тенью тень брели мы тусклым днем
Измученными, тяжкими шагами.
Над нами – осень с черным вороньем,
Угроза жалких, тощих туч – за нами.
Привал. Равнина. Бродит взгляд кругом.
Крест ко кресту. Их тысячи, рядами.
Засеян ими свет. Крест за крестом.
Они безмолвны над богатырями.
Сел на могилу. Надпись разбираю:
«Я богатырь, я пленник, пепел, прах.
Сплю. Спит моя надежда. Спит мой страх».
Кресты неисчислимые считаю.
В гряду земли зарылися персты.
Ах, чтоб уж спало, сердце, так и ты!..
Златокрылая чуть заря дохнула
В тихие сады беззаботной дремой, –
Солнечные дни от очей сокрыты
Вечною смертью.
Я пошла меж бледных теней к полянам,
Где ни солнца нет, ни завесы звездной,
Где в тумане снов лишь одна безмолвна
Ночь кипарисов.
Я плету фиалки в венки печали
И венчаю память услад святую
Тех, что здесь со мной между тихих теней, –
Сны молодые.
Ах, летят ли голуби по-над домом?
Ищут ли зерна в бороздах пичужки?
Розы над гробами как сон душисты ль
Цветом весенним?
Ах, звенит ли смех на дворе девичий,
Лишь взлетает мяч в высоте прозрачной?
И в напев сливаются ль сновиденья
В сумраке звездном?
Ах, внизу, синея, смеется ль море, –
Выше – шум серебряных рощ оливных, –
Шлет ли парус им свой привет прощальный
От горизонта?
Ах, любовью бьется ль людское сердце,
Путь житейский свой просветляя целью,
Озаряя в радости снами счастья
Всё, чем томится?
Где ты, бывший мне неизменным счастьем,
Муж мой ненаглядный, мой сон единый?
Всё со мною память твоя – живою
Трепетной тенью.
Миртовый венок мой хранишь ли, милый,
И горит ли в сердце твоем былое,
Ясно и спокойно, как в тихой роще
Светлый источник?
Где, моих вы радостных дней подруги?
Дети ли смеются на лоне вашем,
Слушают ли жадно, притихнув, ваши
Сказки и шутки?
Где рабыни милые? Светловласым,
Нет, кудрей моих не венчать им больше
Золотых, меня не облечь, как прежде,
Пурпуром светлым.
Я плету фиалки в венки печали,
Глее друзья мои – кипарисы дремлют,
Где навеки землю закрыли тени,
Смерти завесы.
В чаше жизни мне золотой кипели
Солнечные дни и сияли тихо,
Но от жадных уст оторвали чашу
Вечные боги.
Он жил во дни и Вундта, и Бергсона,
И Ибсена, и сладостных стихов,
Открытья радия и электрона,
Борьбы и крови, лживых дел и слов.
Зазывнее вечерового звона
Манили грезы в край надзвездных снов,
Познания терновая корона
Венчала труд и пыл его шагов.
Любви вкусил и красоту изведал,
Себя и горечи, и мысли предал,
Смотрел в ту бездну, где обманов нет –
Надежд почивших пламенный поэт,
Вихревращенья сын и раздвоенья
На склоне племени и поколенья.