Поиск
II
От серых часовен, От грусти, от готики,
От горечи, гнева, органа, эротики.
Глухое, пустынное имя – Бетховен!
Глухое, как сам он
В молчаньи трагической ночи.
И страшное: мертвые очи
Сквозь саван.
Бетховен!
О бедность, о рваные струны
В рояле всклокоченном,
Сонатою лунной
И страстью дрожащие звезды,
И поздно
В ночи без рассвета,
Безумные слезы
О том, что не слышит,
И нищ, и никем не любим!
Летят гениальные руки
По нервам зазубренных клавиш,
И звуки
Над ним
Всё чище, лазурней и выше…
Не слышит…
Одна лишь
Волна приливающей крови
В проклятом
Мозгу, заклейменном недугом.
Потом, запахнувшись халатом,
Сжимая грызущее сердце,
Он пишет Эрцгерцогу:
«Готовый к услугам
Бетховен»…
И долго, униженно просит
Помочь.
А музыку ветер уносит
В горящую звездами ночь.
III. Apassionata
Такая музыка, такая слава,
Такая вечность! – И такая месть:
Быть только Богом, не имея права
На самое простое счастье здесь.
На теплое плечо (вдвоем сквозь бури!),
На руку милую (о, протяни!).
Пройдут века. В бессмертии лазури
Его сонат рассыпятся огни,
Но ни единой женщине не любы
Его сухие, жаждущие губы.
Итальянская опера
Легкость и хрусталь Россини –
Соловьи полощут горло,
Плещут дамы в ложе синей
Кружевами, веерами,
И лорнирует Эрцгерцог
Бледный профиль примадонны.
Соловьи полощут горло.
Вена пахнет апельсином.
Крик в партере: «Viva! Viva!»
Альмавива ловит розу.
Истекая желтым воском,
Свечи млеют вдоль карнизов
Над усталым Разумовским,
Задремавшим в ложе синей.
Разумовский! Это вызов
Соловьиному Россини!
А потом вспорхнула Вена,
Прошуршала кружевами,
Унесла рулады скрипок
В серо-бархатную ночь.
Ветер. Снег. Погасли окна.
Гаснут плошки. Мчатся сани.
Под аркадой театральной
Бьется мокрая афиша…
Тише, тише… На афише
Имя:
Людвиг ван Бетховен.
«Это завтра?» (Тише… тише…
Лист пульсирует, как сердце…)
«Это завтра?» – «Я не знаю».
– «Вы приедете?» – «Увольте!
Тяжело, старо и дико!»
– «Говорят, он сумасшедший?»
– «Он глухой». – «Глухой! О Боже!
Но ведь мы еще не глухи!»
– «Ходят слухи…»
(Тише… Тише…
Издалека: снег и ветер.
Издалека: смерть и ночь.)
IV
Потертый, зеленый фрак.
Белеют швы.
Свеча оплывает. Мрак.
Тень от большой головы…
И мертвая тишина…
В камине огонь потух.
Ты видишь его, луна?
Он зол, одинок и глух!
Вчера – ледяная дрожь
И божественный нотный лист.
Вчера – из враждебных лож
В лицо симфонии – свист.
Дерзкая, на сквозняке
Хлопала дверь. Пустел
Зал…
Он держал в руке
Мириады миров. – Горел,
Мчался в рокот и гром,
На Страшный Суд.
Не поняли?.. Но потом
Поймут!
Огарок, чадя, поник.
В углах закачалась тьма.
Он печальный, он злой старик,
Он, должно быть, сошел с ума…
На клавиши положил
Пальцы озябших рук.
Пульсирует в сети жил
Едва зазвеневший звук.
Не сердце! Не кровь! – Прибой
От клавиш, от тишины…
И плещется голубой,
Смертельный хрусталь луны.
Кутаясь в рваный плед,
Бетховен, вздрогнув, берет
Аккорд… На тысячи лет
Вперед.
МИСТРАЛЬ
Мистраль – поэт – лицом к мистралю
Пусть мертв поэт, – мистраль поет.
Поет, и плещет, и метет
Прованса сумрачные дали.
Разливами косматых туч
Угрюмый запад опечален,
И сходят с неприступных круч
Гиганты каменных развалин.
И дремлет памятник в дыму
Туманных зорь, в огне заката.
Но на лету прильнут к нему,
Пахнув лавандой, крылья брата,
И в запахе родной земли
Опять цветут, как встарь цвели.
Стихи, не знающие ночи.
Бессмертные, как высь и даль…
И мертвому живой мистраль
Целует каменные очи.
ВЕСНА БОТТИЧЕЛЛИ
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: