Поиск
СЕРОГЛАЗАЯ МАТЬ
Была у меня сероглазая мать,
Но мне запретили ее вспоминать,
И только осталось о прошлом, – о ней, –
Что пела она, как поел соловей.
Я плакала долго, – всё детство в тоске,
Я тени ловила на зыбком песке,
Встречая напрасно у школьных дверей
Высоких, красивых, чужих матерей.
Я долго блуждала а тумане пустом,
И жизнь протекла, как вода под мостом.
Но вечером к правде мы ближе всегда:
Чем глубже колодец, тем ярче звезда.
И вот, неожиданно, а сердце моем
Ты дышишь, ты курским поешь соловьем,
Червонные косы спокойно плетешь,
И в поле колышется спелая рожь.
Ты знак подаешь, ты роняешь звезду,
И я по знакомой дороге иду
В твой чанах ржаной, в твой медовый покой,
Где каждое дерево машет рукой,
Где избы стоят меж запутанных троп
В соломенных шапках, ползущих на лоб.
Каким тебя именем надо назвать,
Моя сероглазая, вечная мать?
ОЛЬГА
Имя Ольга прозвучало глухо,
И плотней сомкнулась тишина,
Словно бережно коснулась слуха
Нежная и страшная струна.
Ольга, это – детство, это ревность,
Это снег, и музыка, и грусть,
Это вся языческая древность,
Вся лесная, княжеская Русь.
Буйных пург струится белый полог,
Канули пути в ночную тьму…
Ольга – это ледяной осколок
С темных окон в сонном терему.
Снятся мне глаза, слегка косые,
Бронзовые, скифские черты,
И когда мне говорят: «Россия»,
Спрашивает сердце: «Ольга, ты?..»
СЕМНАДЦАТЬ ЗИМ
То в белых киках, то в убрусах,
То с жемчугами в косах русых,
В густой фате до самых губ.
В атласном хрусте длинных шуб.
Семнадцать зим, семнадцать сказок,
Сверкнув полозьями салазок,
С горы слетели ледяной.
Семнадцать зим пришли за мной.
Вот та, румяная когда-то
Гуляла павой вдоль Арбата
И стен Кремлевских; а вокруг.
Над бубенцами конских дуг.
Над золотыми куполами,
Малиновое гасло пламя. –
Закат крещенский. И она,
Издалека озарена.
Меня несла, платком укутав,
Часы забыв, дороги спутав,
И нам, из темных облаков,
Звенели сорок сороков.
А та, – царевна-Лебедь? Иней
Заткал цветами бархат синий
Ее ночного шушуна.
В прозрачных пальцах тишина,
В глазах мерцанье неживое
Высоких окон над Невою.
Как много раз, со мной вдвоем,
Туманным, петербургским днем,
Вдоль строгих невских побережий,
В санях, под полостью медвежьей,
Она скользила, чуть дыша, –
Моя печальная душа,
Мой ветер с голубой Онеги,
Мой стих о петербургском снеге.
Над сердцем кружатся моим
Семнадцать русских, вьюжных зим,
Замкнув меня в метельном круге.
Вот ту я видела в Калуге,
А эту, пышную, в Орле…
Семнадцать их по всей земле
Плясало, плакало и пело.
Под их шагами ночь скрипела
Тугим морозом. И теперь,
Когда они раскрыли дверь,
Играя на моем пороге,
Я вижу, – прерванной дороги
Опять намечена черта,
И Восемнадцатая, – та,
Которой жду, числа не зная,
Моя последняя земная,
На страже у последних врат,
Стоит, накинув белый плат.
ПЕРЕУЛОК
Если в сердце моем уцелели
Темно-красный, с колонками, дом,
У забора косматые ели
Да сугробы в тумане седом,
Если вылились в святочном воске
И остались со мной навсегда
Переулок Николо-Песковский
И на куполе синем звезда, –
Разве бедным стихом обозначу,
Разве сделать живою смогу
Ту любовь, что не вижу иначе,
Как цветком на московском снегу?
ПЕТЕРБУРГСКОЕ
У любви простое имя: Вронский.
Восемь кованых, спокойных букв.
Вдоль седых проспектов топот конский,
Вдоль сановных зал холодный стук
Каблуков и сабель… Лед и холод.
Зеркала, и снова зеркала…
Детской брошью воротник заколот, –
Сердце из коралла и стрела.
Полк. Парады. Тосты в честь Монарха.
На сукне зеленом – туз червей.
В дальней ложе – Анны черный бархат,
Вопросительный изгиб бровей:
«Любишь?..»
Но в оркестре первым гудом
Ветер музыки задел смычки,
И рука с фамильным изумрудом
Нервно обрывает лепестки.
Стройный силуэт в толпе потерян.
Чуть блеснули кисти эполет.
И с улыбкой желчною Каренин
Смотрит счастью гибнущему вслед.
Счастье петербургское туманно.
Кто нашел в нем то, чего искал?..
Сломанною розой тонет Анна
В театральном омуте зеркал.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: