Лебедь плыл, как белая гондола,
Рядом с ним внизу плыла звезда,
И деревья наклонились долу,
В черный оникс тихого пруда.
Первый ветер вестью о рассвете
Пробежал по листьям и затих.
О далеком говоря поэте,
За стихом мы вспоминали стих.
А когда вода порозовела
И запахло травами остро,
Лебедь Эренбурга, лунно-белый,
Уплывая, обронил перо.
Лес Булонский веет Летним садом
И Невою каждую весну.
Но из всех в ту ночь стоявших рядом
Выбрала заря меня одну:
Доплеснули дрогнувшие воды
Белое перо к моим ногам,
Чтобы я несла его сквозь годы
И вернула невским берегам.
1968
Панорамой развернуты черной,
Громоздятся в тумане хребты,
И обвал рассыпается горный,
Прогремев с ледяной высоты.
И опять тишина замирает,
Не спеша собирает грозу,
И орлиные тени витают
Внизу.
Странно видеть орлиные тени,
Наклоняясь в бездонный провал,
Но спускаются в пропасть ступени
Облаков и оскаленных скал.
А совсем далеко, на вершине,
Первым отзвуком грома звуча,
Нерушимо стоят и поныне
Два меча.
И славянская вязь между ними –
Позолоту не смыли дожди –
Начертала бессмертное имя
На бессмертной гранитной груди
Как торжественно: «Генералиссимус»
И «фельдмаршал»… И грома раскат…
Над пустыми альпийскими высями
Черногривые тучи летят…
Сен-Готард в свинцовой тонет мгле.
Слава одиночеству суровому!
Чьей рукою врублено в скале:
«Доблестным сподвижникам Суворова»?
В головокружительную высь,
Где веками горы не источены,
По тропинке козьей поднимись,
По следам неведомого зодчего.
Кем он был, когда перед лицом
Вечности по русскому обычаю
Молотом чеканил и резцом
Памятник солдатскому величию?
Осыпались из-под ног пласты
В пропасть между острыми уступами,
Может быть, он слышал, как и ты,
Хруст костей и хруст колес над трупами?
Может быть, и для него гора,
Сотрясаясь грохотом и градами,
Повторяла русское «ура»
В перекличке грома с водопадами?!
1969
Об участи горестной женской
Поэт не один говорил
Стихами… Но хватит ли сил
О Вике писать Оболенской?
Для пламенных ликов святых
Без вычурных иконостасов,
Для подвига женщин таких
Найдется ли новый Некрасов?
Нам слышен удар топора
Над плахой в тюрьме Моабита,
Но сделалось вечным «вчера»,
И Вика для нас не убита.
Страшней, чем полночная жуть,
Светлей, чем весенние зори,
Ее героический путь
И наше бесслезное горе.
Но разве заплачешь над ними,
Узнав, что навек занесли
Еще одно женское имя
В историю нашей земли!
Россия…
Россия…
Россия…
Парижская ночь глубока.
Войны разъяренной стихия
Сегодня от нас далека,
И вспомнить сегодня нам трудно
О тайной работе впотьмах,
Подземной, подпольной, подспудной,
В нетопленых, стылых домах.
От свечки оплывшей – косые
Зигзаги огня по стенам,
Но где-то за тучами, там…
Россия…
Россия… .
Россия…
В дремучих сугробных лесах,
Таясь, залегли партизаны.
Морозом подернуты раны,
И гибель стоит на часах.
«В подпольном Париже я с вами!
Я русская – ваша сестра.
Крепка моя вера, остра,
Светла, как высокое знамя.
Я с вами от века доныне,
А схватят – пойду умирать,
И будут меня называть
По-древнему русской княгиней!»
Так, может быть, думала ты,
Стуча на машинке в подвале,
Воззваний готовя листы,
Которые нам раздавали,
Винтовки и бомбы храня,
С опасностью в прятки играя,
А ночь доползала до дня,
Не первая и не вторая –
Их полчища грузно ползли…
С усталостью воля боролась,
Как будто от русской земли
Летел ободряющий голос,
Как будто сливались в одно
И жертвы, и кровь, и победы,
Как будто смотрели в окно
Учившие верности деды,
Как будто у самых дверей,
По-вдовьи чернея платками,
Стояла толпа матерей,
Следя за твоими руками…
Смыкался их призрачный круг,
Пророчил о близкой расправе…
А маленьких клавишей стук
Под быстрыми пальцами рук
Твердил о победе и славе!