10
Вдоль серых улиц, в рубище, влекли
На смех толпе и женщинам в острастку.
За мной козлов и карликов вели,
И прыгал шут, надев свиную маску.
У пристани теснились корабли,
И пальцы мачт чертили в небе сказку:
Они гостей заморских привезли
Смотреть на суд и страшную развязку.
Я палача заметила едва.
В его руке – улики колдовства:
Мой амулет и корешок алоэ.
Он над толпой угрюмо их простер
И положил на вспыхнувший костер
С веретеном и черною метлою.
11
С веретеном и черною метлою
Расстаться до конца не суждено.
Взлетел огонь червонною стрелою,
И глухо сердце падает на дно.
Теперь, когда приблизилось былое,
Мне памятно до ужаса одно:
Как над костром, подернутым золою,
Вскипает кровь и пенится темно.
Но даже смерть моя была бесслезной
И тайну тайн, и радость ночи звездной
Я сберегла, в тайник души сложив
Сквозь рев огня, в его палящем танце,
Сгорев дотла в сверканья и багрянце
И через семь столетий вновь ожив.
12
И, через семь столетий вновь ожив.
Я вижу – травы расцветают те же,
Угадываю, слух насторожив,
Как месяц в небе расставляет мрежи…
Давно глаза усталые смежив,
Уснул закат. Огни в домах всё реже
Но страшно мне. Как будто сумрак лжив
И перестал быть другом ветер свежий.
Верни мне, ночь, минувших новолуний
Сверкание, полет и смех колдуний!
Но память угасает, изменив,
Потеряно завещанное слово.
Нет больше чар… И. жалобная, снова
Я здесь грущу, мое лицо склонив.
13
Я здесь грущу, мое лицо склонив.
Бескрылою, подстреленною птицей.
За гранью смерти в вечность обронив
Из памяти страницу за страницей.
Порыв плечей беспомощных ленив;
Не мне играть с лукавою зарницей.
Когда к звезде, над сонной ширью нив.
Уходят духи светлой вереницей.
Всё потеряв и вновь не обретя.
Молчу в тени, небрежно шелестя
Над вышивкой усталою иглою,
И пристально глядит в окно мое
Соборной башни острое копье,
По-прежнему печальное и злое.
14
По-прежнему печальное и злое
Стекло зеркал колеблет мой двойник,
Всё так же над истлевшей каббалою
Двенадцатый удар часов поник.
Боясь пробить, но пряною смолою
Не закипает вещих трав родник,
И съежились на старом аналое
Страницы никому не нужных книг.
Нет ничего… И, пленная отныне.
Чужая всем, как пилигрим в пустыне,
Терплю веков сметенных приговор…
Так я живу, обманутой и нищей.
Но, словно дым на темном пепелище,
Есть в памяти причудливый узор.
15
Есть в памяти причудливый узор
Вечерних облаков неуловимей:
На площади готический собор
Стоит на страже с мертвыми святыми.
Что говорит химер тревожный взор?
Чье шепчут камни призрачное имя?
И вот в мечте нежданный метеор –
Сверкнул костер в волнующемся дыме.
И я узнала: здесь меня сожгли.
Вдоль серых улиц в рубище влекли
С веретеном и черною метлою,
И, через семь столетий вновь ожив,
Я здесь грущу, мое лицо склонив,
По-прежнему печальное и злое.
1933

МАЖОР В МИНОРЕ

(Париж, 1939)

* * *
Не ведьмою, не Беатриче,
Не матерью и не женой, –
Собою быть, простою, – мной…
В холодной комнате девичьей,
Студенческой, где плотно врос
Тяжелый стол в пролет оконный,
А вечер, как стихи бессонный,
Окутан синью папирос…
И осенью дышать, и влагой
Над вкривь исчерченной бумагой,
Где трогательно хороши
Слова в их первобытной пряже.
Пусть верные карандаши
Внимательно стоят на страже,
И ловят звук, и чутко ждут,
Когда сверкнувшей мысли жгут
Прольется россыпью, и грянет
Отточенный и дробный ямб,
И ночь в высоких окнах встанет,
Мерцая тысячами ламп.
Я отголосок воли Чьей-то,
Над городом незримый бард,
В одной из тех глухих мансард,
Где сквозняки поют, как флейты,
Но не любовница, не друг,
Не тварь, мятущаяся в стаде.
И тень моих крылатых рук
Проходит облаком в тетради.
1935
* * *

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: