«Я, замкнутый в квадрат со скучными углами…»

Я, замкнутый в квадрат со скучными углами,
Под белой простыней, как длинный, потный труп
С уставленными в мрак незрящими глазами,
Когда тяжелый мозг надменен, прям и туп,
Как древний фараон священными ночами,
Я взвешиваю мир. Сходя с ума, в постели,
Я чую сладостно, как в мраке и тиши
Мышленья мерные и чёрные качели,
Как виселица в тьме, качают Божьи цели
И ужас вскрикнувшей и смолкнувшей души.
И знаю я тогда, холодный и бескрайний,
Что всё, что строим мы, мы строим на песке,
Что обладание действительное Тайной
Обязывает нас дрожать в дыре случайной
С кривой улыбкою на восковом лице.

МЕЧТЫ

Миражи нежные блуждают по пустыне,
Алхимик подчинил планеты янтарю,
И похотливые ласкаются рабыни
К давно бессильному от мудрости царю.
И так же, только Ночь накинет креп на Атом,
Где неизменный круг свершает лилипут –
Мечта, познание и вера в звездный фатум
И музыкальный вздор в поэте оживут…

«Сегодня я факир с недвижимым и дальним…»

Сегодня я факир с недвижимым и дальним
Презрением вещей в померкшем важно взоре;
Сегодня я кажусь, как эйсберг ночью в море –
Неловким, тягостным, правдивым, колоссальным.
Но будто в глубине какого-то колодца
Во мне загадочно и весело смеется
Эффектной женщины порочно-ясный взгляд
И отблески греха на черном дне дрожат,
Как те, что чуются в кинжалах, в амулетах,
В брильянтах дерзостных и в лживейших поэтах.

«Когда я буду стар, я буду, как гравер…»

Когда я буду стар, я буду, как гравер,
Язвительный, печальный, но довольный…
Кладущий медленно на хаос и простор
Едва начерченный, но правильный узор,
Легко-стираемый, ненужный, произвольный…
И будет контуров необычайно много!
Рисунки душ, эпох, и местностей, и Бога,
Все выползут из тьмы, медлительны, страшны,
Как утончённые, уродливые сны,
Как те чудовища, что населять должны
Кошмар геолога иль палеонтолога.
И будут знать они, творимые кошмары,
Что в мой последний час, я — деревянно-старый,
Я не почую рук мне самых дорогих,
Что формы дальнего затмят моих родных
И, глядя в призраки, я выпью снова чары
Несуществующих, холодных и пустых…

«Когда закончит дух последнюю эклогу…»

Assai palpitasti…

Leopardi

Когда закончит дух последнюю эклогу,
И Marche funebre, дрожа, порвет последний звук,
И улетит с чела тепло ласкавших рук —
Прах отойдет к земле, а дух вернется к Богу
И смысл всей жизни, всей, откроется мне вдруг…
И нищим я пойду к далекому чертогу.
Средь белых колоннад там будут так легко
Бродить задумчиво синеющие тени,
Как самый нежный грех, упавший на колени…
Там будут сонмы жен с запавшим глубоко
В лазоревых глазах познанием всего,
И к Богу поведут прекрасные ступени.
И я туда войду, кривляясь, беспокойно,
Сдирая струпья с ран, как Диоген в пыли,
Что в жертву вшей принес когда-то недостойно.
И вот пред Богом храм раздвинется спокойно,
Неизъяснимое представится вдали
И тихо скажет Бог: «Кто ты, пришлец Земли?»
— Твой верный Арлекин, великий Господине,
Жонглер и мученик, который не в пустыне,
А на асфальте жил, но бичевал себя;
Который вечно лгал, всё портя, всё губя,
Смеялся над Тобой и плакал так, как ныне,
Что он всю жизнь любил на свете лишь Тебя!

ТРОТТУАР

Моя душа соткана из грязи, нежности и грусти.

В. Розанов. Уединенное

ЛАНДЫШИ

Когда надломит мозг та страшная усталость,
Что придает щекам безжизненную впалость,
Потусторонний блеск замученным глазам
И мир сомнамбула встает вокруг, как храм,
А улица гремит, как пьяный негр в тим-там, –
В нас просыпается мучительная жалость
К цветам и девушкам, особенно к цветам…
Сегодня вечером у нищей под рекламой,
Зовущей в кинемо, я ландыши купил.
Я шел, упрямо шел за незнакомой дамой
Фантастом ледяным, нахальным Далай-Ламой;
Конечно, ландыши я ей бы предложил,
Но… но… их аромат… их аромат… он был…
Как мы в шестнадцать лет!.. когда я так любил!
Что сделали со мной с тех пор мои поступки?
Ах, эти ландыши, как беленькие юбки
Девиц в шестнадцать лет… Ах, дорогой букет!
Как веет чистотой стыдливый ландыш хрупкий,
Что любит скромность, тишь, улыбку, полусвет…
Я ландыши вдыхал под грохоты карет…
Ах, эти ландыши, как мы в шестнадцать лет!

«Хранят Значение громады улиц строго…»

Хранят Значение громады улиц строго
Средь звонкой и ночной, нарочной тишины.
Мне кажется, что всё, что дарит мне дорога,
Лишь декорация торжественно-немого
И столь возвышенно-больного Сатаны.
Я в мертвом городе глубокой старины.
Быть может, я бреду, всё позабыв и спутав,
Средь капищ Мексики; и я Полишинель,
Буффон пред идолом! Иль нежный менестрель?
Но днем была больна вот эта же панель
Несносной лаллией тревожных лилипутов
С глазами кроликов и щупальцами спрутов!
И скучно веруя в реальность привидений,
Царапал мыслью я свой величавый бред…
Навстречу кто-то шел из гулких отдалений.
Он был каменнолиц и хорошо одет.
Как я наверно знал, что этот силуэт
Был дэнди и маньяк, но в то же время гений.

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: