Однако, воздавая вслед за М. Кратохвилом должное как учению Гуса, так и бессмертному величию его подвига, мы не можем полностью согласиться с некоторыми положениями авторской оценки.

Мы не можем признать, что Гус был «первым революционером нового времени», и не только в связи с тем, что он действовал не в новое время, а в средние века, но и главным образом потому, что он был действительно далек от революции. Лично Гус не стремился к низвержению существующего строя, хотя и выступал против царившей в нем несправедливости. Выражая объективно интересы народных масс, он был скован ограниченностью, свойственной всему чешскому бюргерству, идеологом которого он оставался прежде всего. Лишь в дальнейшем, в ходе гуситских войн, из его учения сделают те революционные выводы, о которых он сам и не помышлял.

Учение Гуса и революционная практика таборитов — далеко не одно и то же; об этом не должен забывать советский читатель, знакомящийся с интересной и содержательной работой М. Кратохвила.

Возвращаясь к автору, мы должны будем отметить еще некоторые его положения, являющиеся спорными, а также отдельные неточности, впрочем весьма малочисленные.

Прежде всего нельзя не заметить, что М. Кратохвил чересчур упрощенно объясняет происхождение феодального строя, выводя его чуть ли не целиком из воли короля. В действительности феодализм — это целая общественно-экономическая формация, при установлении которой роль королей и других деятелей не имела большого значения; в основе ее лежал феодальный способ производства, который и определил в конечном итоге все ее институты и особенности.

В. И. Ленин указывает на четыре основные черты, определяющие феодальный способ производства: во-первых, господство натурального, замкнутого хозяйства, когда все, что производится в нем, все в нем же и потребляется; во-вторых, обязательное наделение крестьянина землей и прикрепление его к этой земле; в-третьих, личная зависимость крестьянина от феодала и внеэкономическое принуждение крестьянина феодалом, то есть принуждение силой; в-четвертых, рутинная техника производства[5].

Несколько примитивно выглядят в трактовке М. Кратохвила причины перехода общества к товарно-денежным отношениям. Он говорит, что «люди… начали придумывать новые способы производства ценностей», но забывает, что в основе указанного перехода лежит великое общественное разделение труда — отделение ремесла от сельского хозяйства — и сложение на этой основе нового общественного организма, средневекового города. Надо добавить, что автор слишком рано — гранью XIV и XV веков — датирует «отживание феодальной основы общества».

Вызывает возражения суммарная авторская характеристика борьбы между церковью и всеми другими сословиями как борьбы всех против всех, а также преувеличенное и повторяющееся. подчеркивание антагонизмов внутри феодального общества, образующихся на религиозной почве. Не следует забывать, что различные классы и социальные слои в Чехии выступали против католической церкви по разным соображениям и с неодинаковой решительностью. Основной антагонизм был один: непримиримая борьба между угнетателями — феодалами и угнетаемыми — крепостными крестьянами. Что же касается, например, борьбы между церковью и панами, то это была борьба внутри господствующего класса, борьба, имеющая второстепенное значение, напоминающая, по образному выражению Гуса, грызню двух собак из-за одной кости. В конечном итоге между крупными феодалами и церковью не было и не могло быть непримиримого антагонизма; они (как показало будущее, в частности Базельский собор, в отношении оценки которого советские историки никак не могут согласиться с М. Кратохвилом) легко договаривались между собой.

Вряд ли уместны дважды повторенные автором замечания о безработице среди бедняков. Для средних веков это звучит как модернизм. При феодализме с господствующим натуральным хозяйством безработица, разумеется, не могла иметь места.

Определенную неточность автор допускает, когда, перечисляя народные восстания XIV–XV веков, «первой ласточкой» называет Флоренцию. Первой ласточкой грозных классовых боев этого времени было, без сомнения, восстание Дольчино в северной Италии, начавшееся в 1303 году. Что же касается восстания чомпи во Флоренции, то оно было скорее одним из последних в этой серии великих движений, ибо произошло лишь в 1378 году — через двадцать лет после французской Жакерии и всего за три года до восстания Уота Тайлера в Англии.

Таковы те основные замечания и сомнения, которыми мы можем поделиться с М. Кратохвилом. Разумеется, они ни в коей мере не уменьшают отмеченных выше больших достоинств книги, книги, которую советская молодежь прочтет с интересом.

Кандидат исторических наук А. Левандовский

Ян Гус родился в 1371 году в Гусин це, на юге Чехии, недалека от Прахатиц.

Пейзажу в окрестностях Гусинца присуще все то, что определяет своеобразие и красоту южной Чехии: пологие волны холмов, мирные долины, синеющие ковры лесов, яркая белизна деревенских домиков, вьющиеся ленты речек и ручьев — и рядом с этим отвесные скалы, глубокие ущелья и величавые силуэты Шумавских гор на горизонте. Даже залитый солнцем, этот край кажется каким-то задумчивым, серьезным и в то же время приветливым, ласковым.

В те годы, когда Ян был еще мальчиком, Гусинец-представлял собой небольшое селение, находившееся на королевских землях и подчинявшееся королевскому замку Гуси.

Жизнь в предгорьях была нелегкой, и гусинецкие крестьяне должны были тяжелым трудом зарабатывать свой хлеб. Большую часть земель здесь занимали принадлежавшие замку леса и просеки, а небольшие ополья никогда не могли принести такого урожая, как плодородные земли на равнине. Поэтому главным занятием местных крестьян были рубка и сплав леса. Все — и крепостные и свободные — должны были трудиться до изнеможения от зари до зари, чтобы прокормить себя и семью.

Отец Яна не был исключением, И из некоторых позднейших высказываний Гуса видно, что уже в детстве мальчик познал всю горечь бедности и научился чтить редкий и драгоценный дар земли — хлеб.

И еще одно помогло Гусу уже в самые ранние годы осознать тяжелую жизнь своих ближних: он имел возможность сравнить ее с богатством и роскошью горожан в расположенных поблизости Прахатицах.

Прахатицы получили права города лишь за год до рождения Гуса, хотя на деле были давно богатым городом. Город лежал на старой торговой дороге, по которой издавна возили самые различные товары и в том числе один из ценнейших— соль, поступавшую в Чехию из Баварии. Благодаря выгодному местоположению Прахатицы рано сделались значительным торговым центром. Торговля привлекла сюда купцов, перекупщиков, менял; здесь развились важнейшие ремесла, необходимые для торговли, которая, в свою очередь, обогащала тех. кто способствовал ее процветанию, одновременно извлекая из нее доходы. Это были прежде всего быстро богатевшие прахатицкие бюргеры, умевшие не только использовать свои капиталы, «о и показать свое богатство, возводя красивые каменные дома, щеголяя роскошью нарядов, изощренными развлечениями, пышным великолепием своего собора.

Как резко выделялись нищета и бедность деревни на фоне богатства и роскоши этого города! Хотя в документах не сохранилось прямых указаний на то, что Гус действительно посещал прахатицкую школу, все же, несомненно, он часто бывал в этом городе, как и каждый житель ближайших окрестностей. Видел он и шумный рынок с иноземными товарами, и пестрые краски роскошных одежд, и сияющее золотом убранство костелов. Тогда-то впервые и предстали перед ним два мира, столь различные и противоположные, — мир богатых и мир бедных, каждый со своими особыми признаками и порядками, разделенные такой непроходимой пропастью, что человек, стоящий на одном краю ее, уже не мог разглядеть человека, находящегося на противоположной стороне.