— И да, и нет, миледи. Он пришел ко мне, когда ему только что исполнилось пятнадцать — упрямый, гордый и изголодавшийся. — На изрезанных шрамами губах старого воина появилась сардоническая улыбка. — Да, мне пришлось с ним повозиться, обучить его всем навыкам боевого мастерства, тому, без чего нельзя остаться в живых в нашем деле.

— И носить нож в сапоге? — спросила она, скривив свои красивые губы.

Конан усмехнулся.

— Не без этого. — Он внимательно, как бы что-то припоминая, смотрел на Джослина, когда тот въезжал в темную арку под опускной решеткой, на мгновение пропав из виду, и вновь вышел на яркий солнечный свет внутреннего двора. — Его сын был примерно того же возраста, что и Роберт, когда умер, — тихо добавил он. — Нелегко приходится матери и ребенку следовать всюду за наемниками. Очень хорошо, что у Джослина теперь есть собственное гнездо, где он может осесть и обзавестись семьей. Его душа изголодалась по домашнему уюту, как и душа его проклятого отца.

Они сами погрузились в темноту, минуя арку, и затем вышли на свет. Когда Линнет услышала последние слова Конана, по ее спине внезапно пробежал холодок, несмотря на яркий свет и на тепло солнечного дня.

— Вы хотите сказать, что он однажды был женат?

— Над ними ни один священник не произносил слов таинства — Бреака не любила суеты и официальных церемоний, — но они жили вместе более пяти лет, и она принесла ему ребенка. После того как мальчик умер, она еще немного поскиталась вместе с нами, но между ними все было кончено. Она вышла замуж за одного вдовца в Руане и поселилась у него, помогая вести хозяйство на его постоялом дворе.

Линнет покачнулась в седле, почувствовав приступ тошноты, и Конан, подъехав поближе, взял ее за плечо своей мозолистой крепкой рукой.

— Я бы предпочел, чтобы вы оставили это при себе. Об этой истории не имеет понятия даже его отец, и Джос убьет меня, если решит, что я вмешался в его личную жизнь. Но я подумал, что как раз вы это и должны знать. — Отпустив ее руку, он с легкостью спрыгнул с лошади и встал возле стремени, помогая женщине слезть с седла.

Линнет едва держалась на ногах, ей хотелось заплакать, закричать. Лучше, если бы она не знала этого никогда. Зачем он ей это рассказал? Она и так многое повидала за последнее время, и тут новый удар. Кругом ложь и обман! Как хорошо ни о чем не догадываться, так спокойнее, легче жить. В эту минуту ей хотелось отомстить Конану, за то что он открыл ей глаза. Кто просил его об этом одолжении? Зачем он сует нос не в свои дела? Вначале она решила быть доброй и обходительной с дядей Джослина. Но после такого откровения у нее появилось страстное желание убить его, разорвать на части. Как немилосердна к ней судьба! Она только стала забывать плохое, собираясь жить будущим! А здесь опять новое несчастье. Нет, она этого не переживет!

Рядом появился Джослин, держа за руку Роберта. Она заметила, как он бросил взгляд на непривычно невинное выражение на лице Конана.

— О чем он вам рассказывал?

Он говорил нежно, сияя улыбкой, но она все равно вспомнила о Джайлсе, который постоянно подозревал ее в измене, стоило ей заговорить с другим мужчиной.

— Я... — Слова застряли у нее в горле, а в голове стало совсем пусто от охватившего ее сильного волнения.

— Я просто дал ей несколько дружеских советов, как быть хорошей супругой моему племяннику, — спокойно объяснил Конан. — Если ей не хватает слов, то только потому, что она не может повторить все то, что я сказал ей, оставаясь при этом воспитанной и тактичной. — Он подмигнул Линнет, крепко хлопнув Джослина по плечу, и повернулся лицом к башне. — Ни один камень не изменился за двадцать лет! Мне всегда нравилось это место — настоящая крепость, в ней не страшна никакая осада.

* * *

Агнес де Роше сидела у ткацкого станка, продевая поперечные нити для будущего шерстяного покрывала, которое она ткала. Она совсем запуталась в этих нитках и недовольно посматривала на свою работу. С большим усердием принималась за свой труд, но постепенно настроение менялось. Работа не клеилась. Покрывало выходило то слишком широким, то узким, то каким-то неровным и перекосившимся, как, впрочем, и неуправляемый поток ее мыслей. Получалось не то, что она задумала. Вместо ярких осенних золотистых цветов, они казались ей тусклыми и неинтересными, и это не могло удовлетворить ее вкус.

Агнес положила на стол деревянные ткацкие принадлежности и накрыла их куском уже законченного покрывала. Ее руки с гладкой, правда, уже постаревшей кожей были унизаны обычными золотыми украшениями, как и приличествовало жене барона. Эти руки не внушали ей никакой гордости за себя, они казались ей сейчас такими неуклюжими. Она разглядывала свои пальцы и видела, как они потолстели — теперь невозможно было снять с них кольца, даже если очень захотеть, они вросли в них намертво. После рождения Мартина ей так и не удалось вернуть свою некогда привлекательную фигуру. Ее тело лишилось упругости и стало дряхлым, как износившееся судно. Она отныне радовалась тому, что Вильям не оказывал ей пристального внимания, которое он уделял когда-то одной из своих любовниц.

Иногда она грезила, и тогда ее одолевали видения. Уголком глаза на мгновение она начинала видеть образ Морвенны де Гейл: ее роскошные темные волосы, волнами спадающие ей на спину; длинные полы ее зеленого бархатного платья, тянувшегося по полу; и ее прекрасное стройное тело, светившееся обещанием страстной и полной удовольствия жизни, которому никогда не будет суждено исполниться. Последний крик Морвенны, после того как она упала на этих смертоносных ступеньках, полукругом спускавшихся в просторную гостиную, временами эхом звучал в ушах Агнес. Морвенна — продажная сука и шлюха — не удовлетворилась тем, что Вильям делал с ней на ложе. Она отняла у него все, что он имел, — его честь, долг и заботу. Кроме того, Морвенна продолжает проявлять свою жадность и после смерти, проглатывая все это в том белом склепе, который он выстроил для нее. Агнес сжала ножницы и провела ими по столу, оставляя узкую светлую полосу.

Ее мысли переставали блуждать, когда рядом находилась ее золовка. Веселая пытливая натура Мод, ее удивительная говорливость оставляли мало места для тяжелых раздумий Агнес. Но у Мод появился повод навестить уволенную служанку, которая находилась в монастыре возле Ньюарка, а значит, она вернется по меньшей мере через два дня. Агнес знала, что для Мод ее компания — сущая пытка, и потому та всегда стремилась поскорее уйти.

Слабый шум у дверей заставил Агнес вскочить со своего места и спрятать ножницы в руках. Она сощурила глаза, присматриваясь к молодой женщине и ребенку, стоящим на пороге позади служанки. Безусловно, она знала их, но откуда?

— Леди Линнет де Монсоррель, — объявила служанка и отошла в сторону, чтобы посетители смогли войти в «святая святых» Агнес. Вильям имел собственную комнату на противоположной стороне замка, а в эту он заглядывал очень редко, лишь в случае крайней нужды. Ее покои он то ли в шутку, то ли всерьез называл убежищем для ведьм.

Густые брови Агнес поднялись кверху, затем опустились вновь, придав ей необычный, слишком хмурый вид. Она наконец вспомнила. Мод отпрашивалась у нее, чтобы позаботиться о Линнет де Монсоррель в первые дни после смерти ее мужа, который погиб из-за того, что на него навалилась обезумевшая лошадь на ярмарке в Смитфилде. То, что она является вдовой Джайлса де Монсорреля, для Агнес было абсолютно безразлично. Но то, что она помолвлена с этим ублюдком и это позволяло ему сразу подняться от наемного воина до королевского барона, заставляло ее злиться неимоверно.