— А я сообразил зацепить конец лестницы за перила балкона, когда вы спрыгнули, — сообщил Никодим.

— Вот за это спасибо! — обрадовался врач, а я и не подумал, как мне возвращаться.

— Вам бы под парусами ходить, по реям лазить, — говорил Сергей, прощаясь.

— А я и плаваю по водохранилищам над ушедшими под воду городами с церквушками. Любопытно, как сказочный град Китеж.

— Не будет больше таких Китежей, дядя не позволит, — убежденно заверил Сергей. — Под землей вода будет храниться.

— Спасибо, родной, — прощалась и Евдокия Николаевна. — Я про вас все брату расскажу.

Когда человек в белом халате с ловкостью циркача взбирался по гибкой лестнице, старые друзья, обменявшись взглядами, вернулись в комнату.

Никодим, вальяжный, благодушный, подсел к Ильиной.

— Евдокия Николаевна, голубушка. Не принимайте все это, — он кивнул на видеоэкран, — близко к сердцу вашему бесценному. Поверьте старому воробью, не раз стрелянному, балаган этот нужен новым вождям для самоутверждения. А брату вашему ничегошеньки не грозит, улики смехотворны! Аннигилятор же — это просто огородное пугало, для декорации. Никак им нельзя допустить, чтобы сбылся катрен Нострадамуса, который в газетах вспомнили, когда комета Кара грозила в 1999 году:

— Словно о брате вашем, Владимире Николаевиче написано! — продолжал Никодим. — И Землю спас, и с «горящего» неба средь раскаленных кометных осколков на парашюте сошел. А теперь за Землю опять вступается, в бой со стихией человека зовет. Вот и надо им его укротить. Но не профессиональна у них эта инсценировка! Припугнуть народ хотели. Думали, как в армии — гаркнешь и услышишь в ответ: «Здравия желаем, ваше генеральство!» А тут эполеты превосходства не дают!

Он говорил тихо, сердечно и убежденно. Евдокия Николаевна, закрыв глаза, слушала его, и ей становилось легче. Хотелось, очень хотелось поверить ему.

Не во Дворце Правосудия, не в роскошно отделанной «комнате совещаний» с мягкими удобными креслами, а в спартански скромной раздевалке спортсменов сидели на жесткой скамье трое судей, которым предстояло принять непростое решение. Об этом говорил коллегам председатель Муромцев, глядя на единственное украшение помещения — картину богатыря на коне, стоявшего на распутье перед камнем, со зловещей надписью о каждой из дорог.

Будь здесь Сергей, он вспомнил бы, как, утешая мать, сравнил судей с тремя васнецовскими богатырями, которые и смотрели теперь здесь на камень с предостерегающей надписью.

А председатель, словно прославленный Илья Муромец, говорил Добрыне и Алеше Поповичу:

— Не зря мы оказались перед этой картиной. Троим нам вручено решить судьбу не одного человека, а многих поколений. В истории не раз бывало, когда по воле одного завоевателя рушились царства, опустошались земли. Не думаю, что нам нужно судить и рядить всю ночь. Покидать помещение до вынесения приговора нам не положено. Утро вечера мудренее. Я вас, двоих юристов, попрошу написать каждому по проекту приговора, а завтра со свежими головами и примем решение. За нами следит весь мир! Так но ударим лицом в грязь! Ты, генерал Алексеев что писать будешь?

— Думаю, что негуманно грозить аннигилятором человеку, который планету спас и теперь во второй раз к спасению будущего человечества призывает. И в беспокойстве его о правнуках измены Родине не вижу.

— А как генерал Никитин думает? — повернулся председатель к другому судье.

— Мы хоть и военные, но знаем, что война — несчастье человечества. И каждый, кто способствует развязыванию войны, — преступник, кем бы он ни был. Виновный в этом подлежит уничтожению, — жестко отчеканил Никитин.

Председатель прилег на жесткую скамью, ничего не выразив, а его соратники принялись за работу.

Не решились они разбудить Муромцева до самого утра, слушая его не то солдатский, не то генеральский или богатырский храп.

Две редакции приговора были готовы, и на них, положив головы на руки, спали генералы Никитин и Алексеев.

Утром Муромцев проснулся первым и разбудил коллег.

Потом внимательно изучил каждую из двух версий приговора.

Первая, написанная Алексеевым, гласила:

Муромцев искоса взглянул на молодого генерала Алексеева и пододвинул к себе второй проект приговора. Генерал Никитин пристально смотрел на него. Председатель читал и яростно теребил свою бороду:

Председатель положил рядом оба листка, держа в руке старомодное золотое перо, чтобы поставить свою подпись под одним из них.

Сказочный богатырь на картине в золоченой раме так же задумчиво смотрел на распутье, как председатель на два проекта приговора.