Тюремный коридор по опрятности напоминал операционную. Паркет сверкал, как в дворцовом зале. По обе стороны — тяжелые двери в камеры с особым стеклом, смертник изнутри не видел ничего, оставаясь сам на виду.

Илью Муромцева привезли в наручниках прямо из зала нью–йоркского окружного суда, приговорившего его за предумышленное убийство к электрическому стулу.

Илья оказался в каменном каземате с серыми стенами, где символом утраты стояло мягкое кресло. Койка откидывалась автоматически в положенное время, когда узнику предстояло уже встать и заправить ее. Столик тоже откидывался автоматически, а из стены выдвигался поднос с едой. Смертник был лишен всякого общения с кем бы то ни было. Время прежних поблажек в виде телевизоров, газет и свиданий давно прошло, и теперь приговоренный к смерти мог лишь размышлять о своем преступлении, пока за ним не явится процессия во главе с парикмахером, который выбреет у него на голове плешь для лучшего контакта, и священником для последнего напутствия.

Как же все это произошло?

В Нью–Йоркском аэропорту его встречал доктор Генри Трауберг, худощавый, суетливый человек в очках с необычайно близко посаженными глазами у самой переносицы.

Он ждал гостя у трапа самолета и фамильярно хлопнул Илью по плечу, поближе к затылку. Здесь «вы» и «ты» означаются одним словом «you», но в сочетании с другими оно звучит по–разному. Если обращаются к мистеру такому–то, то оно воспринимается как вежливое «вы», если называют по имени, то это уже «ты».

— Зови меня просто Генри, — сказал физик из Калифорнии, усаживая Муромцева в свой автокар. — Извини, что пожимал тебе руку в перчатках. Я повредил себе кожу во время одного эксперимента. Служу науке. Как солдат!

Они выехали на шоссе и влились в общий поток машин.

— Мы будем с тобой, Илья, дружить! Тебя очень чтят за получение антивещества. Мы оба — академики Международной Академии информатизации при ООН. Это вроде «белого» масонского Братства. Обмен любой информацией. Общее доверие. Всеобщий мир. О'кей?

— Да, конечно, — согласился Муромцев.

— Я заказал номер в ближайшем от ООН отеле. У нас улицы, по которым невозможно стало ездить из–за пробок, отданы пешеходам, а все кары загнаны в непересекающиеся тоннели под улицами с выходами к подъездам и углублениями для паркинга. Будешь совершать прогулку. Здание ООН сразу узнаешь, оно вроде квадратной скалы и заслоняет часть небоскребов, пока его не затопило… Уровень океана все поднимается из–за этого чертового «парникового эффекта». Ну, да мы с ним сладим при помощи твоей аннигиляции. О'кей?

Муромцев буркнул в ответ что–то неразборчивое.

Вместо ожидаемого на симпозиуме его доклада об антивеществе, он сделал сообщение о загадке, привлекшей в физику немало видных ученых, старавшихся доказать, почему чаинки в стакане, размешанные ложкой, не разлетаются под действием центробежной силы, а собираются в центре пятиугольником?

Трауберг провожал Муромцева до отеля и напросился к нему в номер «поболтать по пустякам», как он выразился.

Илью угнетало это назойливое внимание, но он вообще не умел отказывать людям в просьбах. И они вместе прошли в его номер. Трауберг, поднеся руку к зарешеченному овальному отверстию в стене, бесцеремонно заказал вина.

Через короткое время стюард в белой куртке и в галстуке бабочкой вкатил столик с заказанным виски и бокалами.

— Выпьем, друг мой, — предложил Трауберг, — за успех нашего дела.

— Какого дела? — осведомился Муромцев.

— Широкого применения аннигиляции.

— Вот этой широты я меньше всего хочу и выпить за это отказываюсь.

— Ты что? Нарушаешь дружбу? — повысил голос Трауберг. — Ты сам не знаешь возможностей аннигиляции.

— Какие возможности?

— Представь бронированную машину на улице вражеского города. Две струи античастиц срезают первые этажи, и небоскребы рушатся ко всем чертям! Красота! Гуманно, ночью, чтоб не проснуться никому. И никаких взрывов! Война будущего! О'кей?

— Кто вы, Трауберг? Ученый или…

— Я — доктор наук, но горжусь своим дедом группенфюрером, генералом СС. Служу его возрождающимся идеям! И тебе придется раскрыть мне свои секреты. Давай, выкладывай, — и Трауберг направил на Илью пистолет. — Не думай медлить. Пристрелю.

Муромцев опрокинул столик, одновременно ударив руку Трауберга снизу. Раздался выстрел. Пуля пролетела над головой Муромцева.

Он, отбросив ногой столик, накинулся на потомка нацистов, сжал его в медвежьих объятьях. Тогда–то и раздался второй выстрел…

Муромцев вырвал из ослабевшей руки пистолет, а Трауберг бессильно рухнул на пол.

В дверь отчаянно стучали. Ворвавшиеся в нее служащие отеля и полисмен застали лежащего на полу американца и стоящего над ним русского с пистолетом в руке.

Полисмен рукой, завернутой в носовой платок, взял у Ильи пистолет и защелкнул на его руках наручники.

Потом был окружной суд, рассмотревший неопровержимые улики. Пистолет, отнятый у обвиняемого. Отпечатки только его пальцев на оружии. Опрокинутый столик, говоривший о драке. И труп с прострелянной из взятого пистолета грудью.

Муромцеву присяжные вынесли вердикт «виновен», а судья нью–йоркского окружного суда приговор к смертной казни на электрическом стуле.

И вот теперь эта камера, где для осужденного перестал существовать внешний мир…Муромцев встал и в ярости отбросил кресло к двери.

К роскошному особняку миллиардера Нильса Рока–младшего на такси подъехала маленькая молодая женщина и решительно направилась к главному подъезду, где стоял лимузин.

Вышедший ей навстречу надменный дворецкий отказался доложить о посетительнице мистеру Нильсу Року–младшему, который уезжает. Но упорная дама не желала уйти ни с чем.

Считая недостойным самому выдворять леди, дворецкий вызвал для этого горничную.

Но одновременно с рослой негритянкой по ступеням мраморной лестницы, спиралью охватывающей вестибюль, спускался спортивного склада седеющий красавец.

Миловидная маленькая женщина, отчаянно спорившая с величественным дворецким, и спешившая к ним негритянка привлекли внимание Нильса Рока–младшего.

— В чем дело? — небрежно поинтересовался он.

— Мистер Рок, — заговорила на прекрасном английском языке посетительница, — вы обращались с письмом по поводу своего ботанического сада, не правда ли?

— Я просил о консультации знаменитую ученую академика Аникину, — глядя свысока на незнакомку, сказал магнат.

— Я и есть академик Аникина, — объявила та, сжимая одну свою ладонь другой. — И я готова помочь вам в выращивании ваших любимых орхидей.

— О–о! — воскликнул мистер Рок, повторяя тайный знак Братства и расплываясь в улыбке. — Я отложу свою поездку для игры в гольф, и мы пройдем в мой кабинет.

Дворецкий сохранял непроницаемое лицо в отличие от не скрывающей свое удивление негритянки.

Статный спортсмен, владелец нефтяной компании и миниатюрная его гостья, непринужденно болтая о погоде и цветах, стали подниматься, провожаемые почтительными взглядами вышколенных слуг.

Мистер Нильс Рок тщательно запер дверь кабинета, с подчеркнутой простотой убранства, и произнес:

— Несмотря на свое удивление, мэм, я внимательно слушаю вас.

— Простите, но, готовая консультировать выращивание орхидей, я буду говорить о деле более глобальном и важном для вашего благополучия.

— Моего благополучия?

— Да, Великий гроссмейстер, я хоть всего лишь «мастер» в нашем общем Братстве, но могу спасти вас от весьма значительных потерь.

— Вы говорите загадками, а я не люблю ребусов.

— Конъюнктура на нефтяном мировом рынке неблагоприятна? Не правда ли?

— Цены на нефть действительно резко упали, — согласился мистер Рок. — Но при чем тут наше Братство?

— Причина — в переориентации части мировой энергетики на нетрадиционные способы использования солнечной энергии. Не правда ли?

— Я преклоняюсь перед учеными вообще и перед биологом, так осведомленным в энергетике, особенно.