В Омском аэропорту не составило большого труда узнать о пассажирах на Абакан или Кызыл. Среди них не было ни Скворцова, ни Демидова. Аристарх Евгеньевич купил билет и вышел на посадку. Ему определенно везло. Впервые за неделю Кызыл принимал. Веденский опередил друзей больше чем на трое суток!

Почему же он оказался в машине у Медвежьего моста на Усинском тракте, идущей из Кызыла в Абакан?

Рыжий песок еле заметными островками возникал под лошадиными копытами. В чахлой серой траве Барлыкской степи такие островки особенно запоминались. Пыль давно завладела пропотевшими ковбойками, крупными песчинками хрустела на зубах. Солнце непомерно щедро. Встречный родник вызывает буйную радость. Особенно хорошо, когда он попадается в преддверии ночлега. Можно освежиться и, скинув усталость, растянуться поверх спального мешка, подложив руки под голову. Лежишь и с любопытством рассматриваешь небо. Оно совсем не такое, как на Севере. Здесь, в центре Азии, луна почему-то больше, а звезды ярче. Степь, истомленная полуденным зноем, ночью оживает и отдает свои звуки небу. Звезды не остаются в долгу и посылают земле трепетные зовущие песни.

— Ты спишь? — Андрей задает вопрос приглушенно, боясь спугнуть ночные звуки.

— Нет, звездами любуюсь. А ты не спишь?

Виктор повернулся к другу, надеясь продолжить разговор, но Андрей молчал.

Что-то их ждет завтра? По всем подсчетам, до Кызыл-Мажалыка, если несколько свернуть в сторону от русла Коп-Кешика, не больше пяти километров. За пять дней они верхом и на машине проделали триста километров на запад от столицы Тувы. Сотрудник тувинского института Кении Лопсан должен был их встретить в Шагонаре. Но там никого не оказалось. Прождав день, друзья решили добираться до Бижиктыг-Хая путем Андронова. Сто километров от Чадана они проехали верхом.

Казалось, Андрей вновь утратил интерес к священной нише. Он с увлечением и азартом копировал наскальные рисунки скачущих маралов, отдыхающих лосей, грациозных горных козлов. Эти рисунки удивительно часто попадались в здешних горных отрогах, окаймляющих степь и речную долину. Неожиданно среди равнины и у подножия гор возникали каменные изваяния грозных воинов, скрестивших руки на поясе. Многие из этих статуй не значились в археологических каталогах. Не были известны археологам и могильные курганы с каменными насыпями, расположившиеся на древних речных террасах. Чуть ли не каждый шаг становился открытием. В конце концов Виктор тоже увлекся, не забывая, однако, на каждом привале заводить разговор о Немой скале. Сегодня, прежде чем устроиться на ночлег, Виктор сказал:

— До Кызыл-Мажалыка не больше пяти километров осталось…

Андрей перебил его вопросом:

— Так что же?

Виктор не обратил внимания на реплику.

— Оттуда, если доверять карте, до Бижиктыг-Хая, а значит и до Немой скалы, шесть километров. Завтра мы будем у ниши!

Торжественный тон последней фразы сбил Андрей:

— А твои карты не сообщают, какая площадь занята скалой и как без проводника найти нишу?

На самом деле, можно ли без проводника найти нишу? У Андронова одно замечание о предстоящем пути: надо ехать вдоль Коп-Кешика и в Бижиктыг-Хая найдешь нишу! Маловато. Тувинцы, которых они встречали, знали о Бижиктыг-Хая, но ничего не знали о нише! Предки Кенин Лопсана когда-то кочевали в тех районах: он мог бы помочь. Но его не было с ними.

И все-таки побывать в Кызыл-Мажалыке необходимо. Поселок был центром района, араты которого гоняли скот к Бижиктыг-Хая. Наверное, кто-нибудь из них слышал о нише Немой скалы?

Друзья разглядывали ночное небо и думали о Веденском. Кто он такой? Почему оказался на пути из Тувы в Абакан? После встречи на Усинском тракте они ничего не получали из Ленинграда. Телеграмма от Медведева в Шагонар была предельно лаконична: «Отправляйтесь маршрут. Выполняйте общую часть работы. Прибытии Кызыл-Мажалык ждите почты».

Какой почты? Не связано ли это с Веденским?

— Андрей, ты не спишь? Кто, по-твоему, Веденский?

— Ты тоже о нем… Не знаю… Для разведчика примитивен, а кто еще — не знаю. А что ты думаешь?

— Примерно то же. Я как-то не очень люблю людей с запасной фамилией. Ты, правда, говорил, что Корольков в госпитале был ничего?

— Может быть, он пережиток? — неожиданно заметил Андрей.

— Чего пережиток — проклятого прошлого? А если конкретнее? Молчишь? Спи тогда. Ты ведь тоже пережиток. Если бы мы ради твоего тщеславия не гонялись за каменными идолами и наскальными рисунками, мы бы наверняка ночевали сегодня у подножия загадочной скалы. Вот было бы здорово!

— Я просто-напросто точно исполнял инструкцию начальства, выполнял общую часть задачи отряда. Между прочим, я, кажется, начальник его.

— Ага, явный зажим критики с употреблением административной власти. Учти, это неблагородно. Можешь не отвечать: я сплю.

Завтра они будут где-то рядом с нишей! Если бы друзья когда-нибудь страдали от бессонницы, они бы наверняка не сомкнули век до утра. К счастью, подобная болезнь им еще не была ведома. На отличный сои они могли рассчитывать при любых обстоятельствах.

Когда с рассветом вездеход, заливаясь сиреной и скрипя тормозами, остановился у наскоро раскинутого лагеря, друзья даже не пошевелились.

В белоснежной рубахе с расстегнутым воротом, в плотных темно-синих брюках-джинсах, заправленных в невысокие сапоги, Евгений Петрович Медведев крикнул над ухом Виктора:

— Подъем!

Тот только перевернулся на другой бок.

— Тарга, вы их водой! — посоветовал прибывший с Медведевым пожилой тувинец Доржу Лопсан — отец Кенина.

— Кого водой? — протирая глаза и не понимая, что происходит, спросил Андрей. Окончательно проснувшись, сообразив, кто перед ним, он щедро плеснул из кружки на Виктора.

Традиционный завтрак в честь гостей был устроен особенно пышный. Из скромных запасов пошло на стол все самое лучшее. Не требовалось большого труда, чтобы увидеть в Доржу того проводника, которого так недоставало им. Друзья хорошенько постарались ради таких гостей, довольные и тем, что Медведев, которого они всегда считали своим старшим другом, был здесь.

Вдруг Евгений Петрович почему-то лукаво посмотрел на них, повернулся к Доржу и старому знакомому шоферу Николаю Хазакову, что-то шепнул и, легко поднявшись с земли, поднял кружку дымящегося черного чаю:

— Забыли, черти! Ну и сотрудничков набрали в институт! Прошу встать.

Друзья виновато встали, но ничего не могли понять. Медведев торжественно произнес:

— Сегодня первое июля — День этнографа! За нашу науку! За друзей, шагающих сейчас к стойбищам, аулам, селениям и городам! За тех, кто идет к людям разного цвета кожи — к разноязыкому человеческому племени, чтобы утверждать свободу, равенство и братство всех народов!

Церемонно чокнувшись походными кружками с чаем, друзья молча корили себя. Как же они забыли такой день?

Традиция отмечать День этнографа была молодой. Родилась она, как любил утверждать Скворцов, под влиянием археологов, отмечающих свой день несколько пятилетий. У этнографов не было даже своей песни. Однако они с полным правом в такой день пели «Грустную песню», родившуюся на раскопках древнего Хорезма:

Те, кто создал эту песню, те, кто копал Хорезм, прежде всего были сотрудниками Института этнографии!

— Я вас помиловал, — сказал Евгений: Петрович, — но помните: чтобы хороший обычай стал традицией, его надо соблюдать.

Медведев был, безусловно, в приподнятом настроении. Так с ним было всегда, когда ему удавалось вырваться в «поле» — в экспедицию. За его плечами тридцать лет исхоженных и изъезженных дорог по Алтаю и Южной Сибири вместе с охотниками и скотоводами. А у кого из тех, кто хоть однажды побывал в экспедиции, не защемит сердце в пресловутую пору летних отпусков, когда товарищи укладывают походное снаряжение и отправляются в места, не слишком оборудованные для отдыха? Бархатные сезоны этнографы, как правило, проводят среди снежной пурги или в кишащей гнусом тайге и тундре. Первого июля, когда, говорят, в Крыму еще «жить можно», в тайге пробуждается комар и жить становится невыносимо! И все-таки там живут и работают люди, а этнографы всегда бывают с людьми. Позавидуйте этнографам! Никто из них еще не получал путевку в бархатный сезон к Черному морю — они не жалуются. Может быть, им, уставшим от холода и едкого дымокура, чуть-чуть обидно, что они не у Черного моря. Однако поверьте мне: даже прикованный к постели какой-нибудь хворобой в летние дни, этнограф будет грезить не Черноморским побережьем, а степными и таежными тропами. День этнографа не отмечен красным в календаре. Да на все профессии просто не хватает дней в году! Особых почестей не требуется. Единственная просьба: сходите на почту и своего друга-этнографа поздравьте первого июля. Он будет рад. Просто поздравьте! Подарков не надо!