Он обычно усаживался в тени утеса Хайрахан и ждал каких-нибудь обнадеживающих результатов поисков. Вдали глухо раздавались взрывы. Поселку требовался строительный камень, и подрывники обрушивали горные уступы. На третий день, когда стало ясно, что копаться в развалинах придется очень долго, из поселка вернулся Медведев. Он с сомнением посмотрел на труд Андрея, но ничего не сказал. Его растревожили какое-то уныние, надломленность, царившие в лагере. Надо было ободрить друзей. Дождавшись обеда, Евгений Петрович спросил Виктора:

— Устали небось, надоело?

— Мне-то что. Я сижу — они работают. Им, наверное, надоело. По-честному, мало надежды. Рисунок и надписи были сделаны краской. Она могла отлететь при взрыве.

Андрей промолчал, Доржу тем более.

— Если бы не взрывные работы, которые ведутся здесь, я бы решил, что взрыв подстроен Веденским. Есть сведения, что он был в поселке за два дня до встречи на Усинском тракте, хотя подрывники утверждают, что взрывчатка лежала самое близкое в трехстах метрах от ниши. Как все случилось — неясно; сейчас о взрыве уже знают в Москве и, надеюсь, спросят у Веденского. Я думаю, что вам стоит заняться другими объектами и памятниками, а здесь поработают школьники. Я уже договорился. Завтра пятьдесят шесть сорванцов за день разберут всю нишу, да еще и этот утес прихватят. Не вешать носа. Забирайте машину и осмотрите хотя бы прилегающие отроги.

Сообщение о школьниках было принято с энтузиазмом, но предложение покинуть нишу друзья отвергли. Они не станут меланхоликами, они долго искали к ней путь и обещают перенести стоически свое поражение. Если… если разбор завала не даст возможности реставрировать тексты. Может быть, еще есть надежда. Сохранились же краски на протяжении тысячелетия, неужели взрыв мгновенно уничтожил их?

— Отец!

Голос шел от подножия, и, услышав его, Доржу посмотрел вниз. Верхом на низкорослом скакуне сидел Кении. Он махал обеими руками и звал:

— Отец! Я приехал!

Покидая келью Косого ламы, Кенин захватил с собой книгу в деревянном переплете. В монастырских стенах нечего было больше делать. На дворе, усевшись у рюкзака, он предложил старику разделить с ним пищу. Держа в одной руке кусок колбасы, Кенин другой листал трактат о Будде Будущего, лежащий на коленях. Через несколько страниц выпал лист шелковой бумаги. Старик поднял его, перевернул лицевой стороной и протянул Кенину:

— Какой-то рисунок.

Верхняя часть рисунка была отрезана, а на оставшейся изображен сидящий на лотосе Будда, две стрелы и девять строк текста. Последние три строки были написаны по-монгольски, остальные — орхонскими знаками.

Кенин знал монгольский и прочитал надпись.

— Мудрость от древних, как сокровенное слово божества на лотосе, передает проникновение в знание — сокровище бытия.

Старик удивленно посмотрел на него.

— Ты говоришь как-то замысловато. Чему ты радуешься, ведь мы ничего не нашли?

— Нашли, отец, что-то нашли!

Кенин, внук Балбала, был уверен, что нашел рисунок священной ниши легендарной Немой скалы!

Старик не понимал радости молодого человека и незаметно покинул монастырский двор.

Вместо того чтобы тут же отправиться в Бижиктыг-Хая, Кенин решил поделиться открытием с отцом. Дома его ждал вызов в институт и сообщение об отъезде отца с экспедицией в Барлыкскую степь. Зачем отец поехал туда, никто не знал. Из института Кенин на машине выехал в Кызыл-Мажалык. Через день он был в поселке, нанял лошадей и, положив телеграмму для профессора Медведева вместе с рисунком из кельи Косого ламы в нагрудный карман, пустился вскачь к легендарной Немой скале. Он уже знал о взрыве священной ниши и чувствовал себя совершенно необходимым людям, прибывшим, чтобы разгадать загадку стрел.

«Сюда, сынок!» — радостно крикнул Доржу, и Кенин, стегнув скакуна, понесся по тропе. Конь, привычный к горным дорогам, легко обходил валуны.

Приезд Кенина заменил полсотни добровольных помощников. Исчезнувшая ниша с ее неразгаданными письменами возродилась в великолепном рисунке, части которого, сложенные теперь вместе, лежали перед Виктором. И, как тогда, в Омске, его оставили наедине с орхонским текстом.

Солнце, как всегда в горах, село неожиданно. Стало сумеречно. И особенно мрачным выглядел в темноте настороженно притаившийся утес Хайрахан.

— Дайте свет! — попросил Виктор.

Но, кроме карманных фонарей, ничего не нашлось.

— Пойдем к машине, — предложил Николай, и вскоре у подножия гор ярко вспыхнули фары.

Виктор бился над самой первой строчкой. Он уже понял, что в ней содержится особый смысл. Он не замечал никого, хотя все спустились за ним следом. Медведев вспомнил о телеграмме, привезенной Кенином, прочитал и отдал Андрею.

Все-таки взрыв организовал Веденский. Пропажу взрывчатки со склада строителей никто не заметил. Веденский узнал, что в трехстах метрах от ниши заложен динамит. Он просто подвел к нему детонаторы от взрывчатки, сложенной под стеной с изображением Будды. Что заставило его так поступить? Только желание навсегда закрыть доступ к тайнику, найти который он так и не сумел. Это рассказал Веденский следователю, и это было правдой.

Андрей, как тогда, в Омске, не выдержал:

— Скажи хоть, куда ведут стрелы: или к сердцу народа, или к тайному кладу?

Виктор не откликнулся, но почему-то посмотрел на утес. Он вынул карандаш и стал быстро писать и зачеркивать, писать и зачеркивать.

— Так долго будет продолжаться? — опять не выдержал Андрей, но никто его не останавливал. Все молча ждали.

Устыдившись своего нетерпения, Скворцов замолчал. И тут Демидов неожиданно спросил:

— Уже поздно идти?

— Дорогой мой, — ответил Медведев, — уже ночь, куда ты собрался?

— Ночь! Конечно, уже ночь, а жаль. Простите, вы ничего не знаете. Я просто ошалел. Слушайте, что написано было на стене исчезнувшей ниши. Самая первая строка: «Полуденная тень Медведя заменит стрелы». Остальные строки вы знаете, но я повторю: «Настоящая надпись сделана в седьмой год правления Тегина. Если пойдешь по стрелам, то придешь к сердцу народа».

Это был чудесный рисунок священной ниши. Ни один знак не вызывал сомнения. Было только одно «или» — к сердцу народа. Не тайный клад укрыли древние надписи, а что-то такое, что было дороже и бесценнее.

Заснуть в эту ночь было свыше человеческих возможностей. Виктор с больной от переутомления головой лежал с закрытыми глазами. Он слышал, как тихо разговаривают между собой Лопсаны. Наверное, Кенин рассказывает о монастыре Оин-хурэ. Слышно, как скрипит щебенка и гравий под тяжелой поступью Евгения Петровича, задумчиво шагающего перед разрушенной нишей. Андрей сидит, обхватив колени руками, и что-то напевает. Николай внизу у машины скрипит дверцей.

В тревожной ночи звуки кажутся нереальными, приглушенными, точно люди собрались в больничной палате. Скоро рассвет, но никто не спит. Ожидание томительно, а ждать еще до полудня. Никто не сомневается, что первая строка надписи говорит о тени утеса Хайрахан — утеса, похожего на фантастического медведя. Полуденная тень Медведя укажет путь к сердцу народа. Если они не найдут этого пути, они пойдут по стрелам.

Виктор пытается представить рисунок таким, каким он был в нише. Он отчетливо видит, что стрела, указывающая вверх, — продолжение полуденной тени Хайрахана. Два дня Виктор сидел под утесом — он видел тень. Он не уверен в часе, но убежден, что стрела не может показать в другую сторону.

Солнце зажигает раннее утро над степью. В лагере у ниши не спит один Медведев. Усталость одолела его товарищей. Он ждет наступающего дня, гордясь своими учениками и по-хорошему завидуя их успеху. Тучи на небе угрожающе закрывают солнце. С тревогой прислушиваясь к шуму ветра, Евгений Петрович боится непогоды. Сколько дней стояла ясная погода!.. В десять часов над горами снова безоблачно. Пора будить отряд.

Два часа никто не спускает глаз с утеса, как будто он может исчезнуть или переменить место. В одиннадцать часов тень Медведя закрывает вход в нишу. В половине двенадцатого она только слегка касается ее разрушенного края и взбирается на горную террасу скалы, стоящей боком к развалинам ниши. Никто не отрывает взгляда от острия тени Медведя, движущейся вслед за солнцем по террасе и приближающейся к малоприметной выемке в скале.