У западного входа на уровне Пятнадцатой улицы он остановился, поднял воротник плаща и стал ждать. Он оказался тут на десять минут раньше срока и знал, что она либо придет вовремя, либо не придет совсем.

Дождь моросил без перерыва. Волосы Поля намокли, и он пристроился под деревом на улице. Вход в парк располагался почти напротив французского консульства. От нечего делать Паль разглядывал полощущийся на ветру флаг. Три его цвета вызывали в нем противоречивые чувства. Что ни говори, а шутки Арчи о его происхождении не были совсем лишены оснований. Через два века после продажи Луизианы все его родные по отцу продолжали настолько остро ощущать свои французские корни, что для отца Поля стало совершенно естественным шагом отправиться в 44-м на войну добровольцем. Он так и не бросил армию до самой гибели во Вьетнаме. Поль пошел по его стопам в восемнадцать лет, желая что-то себе доказать. Его отношение к Франции всегда отличалось двойственностью. С одной стороны, он понимал, что эта страна неотделима от истории его семьи. С другой – именно из-за этого он и выбрал военную службу, которую потом с таким трудом бросил. Разглядывая все темнеющие облака, Поль спросил себя: так бросил или нет?

Ровно в десять тридцать он увидел вышедшую из парка женщину, направляющуюся прямо к нему. Ее лицо скрывал мужской зонт с двумя провисшими сломанными спицами, с которых на плечи женщины стекали струйки воды. Еще не разглядев ее хорошенько, Поль понял: это она.

– Привет, Поль!

– Привет, Керри!

Когда он в последний раз ее видел? Если бы кто-то задал ему этот вопрос, Поль без колебаний сказал бы: вчера. Семи лет как не бывало.

Поцеловать ее? Как это сделать? В их отношениях осталась та робость, которая рождается только от долгой и подлинной близости. Им были совершенно ни к чему все те знаки внимания, которыми обмениваются чужие друг другу люди. Керри неловко подергала зонт, словно пытаясь его сложить, и на них обрушился поток воды, скопившейся в углублении наверху. Они отпрянули друг от друга, стряхивая капли с рукавов плащей. Вопрос с поцелуями отпал сам собой.

– Все так же здорово выбираешь места для свиданий?

– Такой любитель поплавать, как ты, не может бояться легкого дождичка.

На ней был зеленый плащ из легкой и блестящей материи. Ясное дело, дорогая вещица – из тех, которыми набиты ее шкафы.

– Пройдемся по парку или сразу отыщем кафе?

– Если уж мы играем в секретных агентов, то парк как-то больше подходит.

Они пошли по аллее, засаженной уже зеленеющими грабами. Попадавшиеся им прохожие, наклонив голову, быстрым шагом направлялись к выходам из парка, как рыбаки, спасающиеся от бури.

– Как дела в клинике? – спросила Керри. – Все еще собираетесь выкупить нижний этаж?

– Кто тебе об этом сказал?

Поль полагал, что она, как и он сам, окончательно порвала с прежней жизнью.

– У нас ведь было одно ремесло, верно?

Поль обернулся и удивленно посмотрел на нее.

– Ладно уж, бросим тайны. У меня подруга работает в твоей клинике. Она получила диплом психолога в тот же год, что и я.

– Трейси?

– Она специально ничего тебе не говорила. Дала обет молчания. Зеленоватые глаза Керри блестели. Поль вгляделся в ее худое лицо и загадочный изгиб губ. Время стерло с ее лица последний налет юности, проявив присущую зрелости строгость. И все же Поль не совсем узнавал Керри.

– Тем лучше, – сказал он, – не придется вводить тебя в курс предыдущих событий. Что ты еще знаешь?

– Трейси позвонила на прошлой неделе. Она сказала, что ты взял отпуск на месяц. Я сопоставила это с твоим звонком. Ты опять в деле, Поль?

– Арчи попросил меня об услуге.

– Для Конторы?

– Арчи больше на них не работает. У него своя фирма.

– Какая? Разве он что-то еще умеет делать?

И тут Поль понял: волосы! На Керри была скрывавшая их ирландская шляпа. Лицо без обрамления волос казалось хрупким и полуживым, как опера, представленная без оркестра.

– Он занимается тем же самым, но теперь работает на себя.

– А ты на него…

– Только временно. Он попросил помочь.

Они перешли горбатый мостик. Лужа под ним была исполосована дождем, а неподвижно сидящие в ней на доске утки казались прибитыми гвоздями.

– Рассказать тебе про дело?

– А как ты думаешь, зачем я пришла? Помнишь, о чем мы уговорились, когда уходили со службы?

– Забавно, но я думал, что семья и дети заставили тебя забыть…

– Похоже, ты плохо меня знаешь.

Они оказались в части парка, заросшей высокими раскидистыми деревьями. Густой полог листьев вяза и бука почти не пропускал дождь. Керри сложила зонт. Они шли рядом, не спуская взгляда с аллеи, которую иногда перебегали серые белки.

Поль рассказал Керри о вроцлавском деле, следе, на который навели англичане, и честно изложил все то, что оставалось в области догадок.

Керри слушала его, не прерывая.

– Еще одна история про биотерроризм, – сказала она наконец. – Излюбленная тема триллеров, которые я никогда не покупаю.

– Не думаю, что здесь все так просто. Холера – плохое оружие. Тут есть что-то, чего мы еще не понимаем, что-то гораздо более хитрое.

– Почему ты сказал мне по телефону, что все сошлось?

– Потому что я так думаю. Это дело для добровольцев. Во-первых, мы не можем рассчитывать на сотрудничество с ФБР, Нельзя, чтобы они знали, что мы проводим расследование, а это все усложняет. Во-вторых, экологи весьма чувствительны к вопросам политики. Обычные люди не видят разницы между классическими активистами и экстремистами. Если заметят, что мы следим за умеренными, возможен большой скандал а если экстремисты узнают, что мы ими интересуемся…

Перед Полем на мгновение возникло изуродованное лицо Коуторна. Он оборвал фразу на полуслове.

– Нас должно быть немного, и мы обязаны полностью доверять друг другу.

– Кто еще будет в команде?

– Никого. Только мы двое.

Керри шла, не говоря ни слова, и ее молчание стало тревожить Поля.

На вершине холма в центре парка они увидели небольшой павильон, окруженный террасой. Металлические столы и стулья блестели после дождя. Заведение казалось закрытым, но внутри они различили желтоватый свет ламп. Поль и Керри вошли внутрь.

За стойкой скучал бармен, разглядывавший мокрый газон за окном. В сыром воздухе царил аромат пива и кофе. Керри встряхнула и сняла свой плащ. На ней была облегающая черная блузка и джинсы со складками. Закинув голову немного назад, она сняла шляпу и освободила волосы. Они были все так же великолепны, все в мелких завитках, отливающих тем цветом темного золота, каким мастера эпохи барокко выписывали нимбы вокруг голов святых на своих картинах. Удивительно, что на этих холстах зримый атрибут святости подчеркивает плотскую и почти греховную природу тех, кто его удостоился. У Керри с ее правильным и почти невыразительным лицом каштановая копна волос выдавала ум, энергию и глубоко запрятанное бесстыдство.

Поль скрыл свои чувства и поспешно обратился к официанту с просьбой указать им столик. Это выглядело нелепо, ибо все столики были свободны.

Они сели и заказали кофе. После довольно продолжительного молчания, которое Поль не решался прервать, Керри сказала, смеясь:

– Я немного застоялась, увидишь сам. Какие там прыжки с парашютом с моими беременностями! Последний раз прыгала лет восемь назад, как раз перед рождением Джулии. Давно не тренировалась в беге, но думаю, пробегу стометровку минут за тридцать, а уж если стартовать в марафоне, то без спального мешка не обойтись.

Поль вспомнил, как они под вечер тренировались на стадионе в Форт-Брэгте. В желании Керри освоить все виды спорта было что-то от древних греков эпохи Олимпиад. Никогда не стремясь к рекордам, она добивалась более чем приличных результатов. В этом желании совместить несовместимое была вся Керри. В ней всегда уживались противоположности. В разнообразии, противоречиях и всякого рода разладе она находила смысл жизни.