«Как они должны быть благочестивы и терпеливы, — думала Гертруда, — и как они должны любить Христа, чтобы не испытывать ни малейшего страдания, а чувствовать только счастье ходить по Его земле!»

Среди этого шествия попадались отдельные люди, которые с трудом передвигали ноги. Трогательно было видеть, как родственники и друзья берут их под руки и помогают им подниматься на холм. Наиболее утомленные брели одни, у них был такой измученный вид, что никто не чувствовал себя в силах помочь им. Самой последней шла молодая девушка лет семнадцати. Она была почти единственная из молодых, большинство богомольцев были люди старые или средних лет. Увидев молодую девушку, Гертруда решила, что она, вероятно, пережила на родине какое-нибудь глубокое горе, и жизнь там стала ей невыносима. Может быть, и этой несчастной явился в лесу Спаситель и указал ей путь в Иерусалим.

Молодая паломница выглядела очень больной и изнуренной. Она была хрупкого телосложения, и грубая тяжелая одежда, а главное подкованные сапоги, которые она носила, как и другие женщины, казалось, еще больше сковывали ее движения. Она сделала несколько шагов и остановилась, чтобы перевести дух. Но, стоя так неподвижно посреди дороги, она подвергалась опасности быть опрокинутой верблюдом или сбитой с ног экипажем.

Гертруда почувствовала непреодолимое желание помочь больной. Недолго думая, она подошла к девушке, обняла за талию и жестом показала, чтобы та оперлась на нее. Девушка подняла на нее мутный взгляд. Полубессознательно приняла помощь и дала Гертруде провести себя несколько шагов.

Тут их заметила одна из пожилых женщин. Она неприязненно взглянула на Гертруду и сурово крикнула больной несколько слов. Девушка, казалось, испугалась; она выпрямилась, оттолкнула Гертруду и попыталась идти сама, но вынуждена была снова остановиться.

Гертруда не могла понять, почему девушка отказывается от помощи. Она подумала, что русские, должно быть, слишком застенчивы, чтобы принимать помощь от чужих. Поэтому она снова поспешила к больной и обняла ее, но лицо девушки исказилось от ужаса и отвращения. Она вырвалась из рук Гертруды и бросилась бежать.

Тут Гертруда ясно увидела, что все они боятся ее, и поняла, что это было следствием злых сплетен, распускаемых про гордонистов. Это огорчило и рассердило Гертруду; единственное, что она могла сделать для несчастной, — это оставить ее в покое и не пугать. Провожая ее взглядом, она увидела, что девушка в своем замешательстве и страхе бежала прямо под колеса экипажа, который на полном ходу спускался с холма, Гертруда с ужасом видела, что русская паломница неминуемо будет сбита.

Гертруда хотела закрыть глаза, чтобы не видеть этого ужасного зрелища, но, совершенно потеряв над собой власть, не могла пошевелиться. Она стояла с широко раскрытыми глазами и видела, как лошади налетели на девушку и сбили ее с ног. В следующее же мгновение умные животные сдержали свой бег, откинулись назад и, крепко осев на задние ноги, удержали на себе разогнавшийся экипаж; они ловко бросились в сторону и помчались дальше, не задев лежащую на земле и краем колеса.

Гертруда думала, что опасность миновала. Хотя русская девушка продолжала лежать не двигаясь, вероятно, она просто лишилась чувств от страха.

Богомольцы со всех сторон бросились к несчастной. Гертруда подоспела к ней первой. Она наклонилась, чтобы помочь девушке подняться, но тут увидела, что из-под затылка упавшей течет кровь, а лицо приняло какое-то странное застывшее выражение. «Она умерла, — подумала Гертруда, — и это я виновата в ее смерти».

В эту минуту какой-то человек нетерпеливо оттолкнул Гертруду в сторону. Он проворчал несколько слов, по тону которых она поняла, что такое погибшее создание, как она, недостойна прикасаться к благочестивой молодой паломнице. Она снова услышала вокруг себя те же слова и увидела угрожающе поднятые руки; ее гнали и толкали, пока она не очутилась вне толпы, собравшейся вокруг умершей.

Одну минуту Гертруда была так возмущена их обращением, что подняла грозно сжатые кулаки. Она хотела защищаться, хотела снова пробраться к русской девушке, чтобы убедиться, действительно ли та умерла.

— Нет, это не я недостойна подойти к ней, а вы все! — воскликнула она громко по-шведски. — Ваши гнусные нападки убили ее.

Никто ее не понял, и гнев Гертруды быстро сменился бесконечным ужасом. Господи, а если кто-нибудь видел, как все произошло, и расскажет об этом паломникам? Тогда все эти люди без всякой жалости набросятся на нее и убьют!

Гертруда бросилась прочь, и бежала изо всех сил, хотя никто ее не преследовал. Она перестала бежать, только достигнув пустыни, простиравшейся к северу от Иерусалима. Здесь Гертруда остановилась, провела рукой по лбу и, сложив руки, прижала их к груди.

— Боже, Боже! — воскликнула она. — Неужели я убийца? Неужели я действительно виновата в смерти человека?

В ту же минуту девушка обернулась к городу, высокие и мрачные стены которого высились перед ней. «Нет, не я виновата в этом, а ты! — воскликнула она. — Не я, а ты!»

С ужасом отвернувшись, Гертруда направилась к колонии, крыша которой мелькала вдали. По дороге она несколько раз останавливалась, стараясь привести в порядок нахлынувшие мысли.

Когда Гертруда только приехала в Палестину, она думала: «Здесь я живу в стране Владыки и Господа моего, здесь я нахожусь под Его особым покровительством, и со мной не может случиться ничего дурного». Она жила в уверенности, что Христос повелел ей отправиться в Святую землю, потому что видел, что она достаточно страдала, и теперь в жизни ей нужны только мир и покой.

Теперь же Гертруда испытывала чувство, какое испытывает всякий житель хорошо укрепленного города, когда вдруг видит, что все его башни и стены внезапно разрушились. Девушка чувствовала себя беспомощной; она не видела никакой защиты перед надвигающимся злом. Здесь, напротив, ее могло настичь еще большее несчастье.

Она мужественно откинула мысль о том, что была причиной смерти русской девушки; Гертруда не хотела упрекать себя, но она чувствовала смутный страх перед воспоминанием, которое навсегда сохранится об этом несчастии.

«Я ежеминутно буду видеть, как лошади налетели на нее, — жаловалась она. — Я никогда больше не буду знать ни одного счастливого дня!»

Девушка невольно спрашивала себя, зачем Христос послал ее в эту страну. Гертруда сознавала, что было большим грехом задавать такие вопросы, но ничего не могла с этим поделать; этот вопрос непрестанно раздавался в ушах: «Чего хотел от меня Христос, посылая в эту землю?»

— Ах, Боже мой, — говорила она в сильном отчаянии, — я думала, Ты любишь меня и хочешь все устроить к моему благу! Ах, Господи, я была так счастлива, когда верила, что Ты охраняешь меня!

Когда Гертруда вернулась в колонию, ее поразила царившая там необычная тишина и торжественность. Юноша, отворивший ворота, был как-то особенно серьезен, и когда она проходила по двору, то увидела, что все стараются осторожно ступать по плитам и говорить тихо. «У нас кто-то умер», — подумала Гертруда, еще ничего не зная.

Скоро она узнала, что Гунхильду нашли на дороге мертвой. Ее уже перенесли в дом и положили на носилки в подвале. Гертруда знала, что на востоке мертвых хоронят очень скоро, но все-таки испугалась, видя, что приготовления к похоронам были в полном ходу. Тимс Хальвор и Льюнг Бьорн сколачивали гроб, а несколько пожилых женщин одевали умершую. Миссис Гордон отправилась в американскую миссию просить разрешения похоронить Гунхильду на американском кладбище. Бу и Габриэль стояли на дворе с заступами в руках и ждали только возвращения миссис Гордон, чтобы отправиться рыть могилу.

Гертруда сошла в подвал. Она долго смотрела на Гунхильду и потом горько заплакала. Она всегда любила свою подругу, которая лежала перед ней мертвой, но, стоя теперь и глядя на Гунхильду, ясно сознавала, что ни она сама и никто другой из колонии не любил Гунхильду так, как та заслуживала. Правда, все ценили ее за то, что она была справедлива, добра и правдива, но она делала жизнь тяжелой себе и другим, потому что легко раздражалась по пустякам и этим отталкивала от себя многих людей. И когда Гертруда так думала, ей становилось страшно жаль Гунхильду, и слезы снова текли из глаз.