К бедрам и сладким устам ты вожделения полн.[23]

Найдется ли хоть что-нибудь столь легкомысленное во всех моих стихах, если их сопоставить с одним только этим? Я уж молчу о подобного рода писаниях у киника Диогена и Зенона, основателя стоической школы, они тоже чрезвычайно многочисленны. Прочту-ка я свои стихи еще раз, чтобы знали, что мне за них нисколько не стыдно:

Критий — утеха моя, но лишь частью любви он владеет.
Часть остается еще — ты ей владеешь, Харин.
Пусть иссушают меня два огня — не надо бояться:
Пламя двойное свое вытерплю я до конца.
Пусть буду так же вам дорог, как вы себе дороги сами,
Вы же — так дороги мне, как человеку глаза.

Теперь я продекламирую и другие стихи,[24] которые они прочитали под конец, как якобы крайне разнузданные:

Песни дарю я тебе и гирлянды цветов, мой любимый.
Песни ты сам принимай, гений твой[25] примет цветы.
В песнях хочу я воспеть тот сладостный день, за которым
Дважды седьмая весна, Критий, приходит к тебе.
Эти гирлянды дарю, чтобы виски твои зелень покрыла:[26]
Пусть украшают цветы юности нежный расцвет.
Мне же за этот весенний цветок дай весну свою, милый,
Щедрым подарком своим скромный мой дар превзойди.
Сплел я гирлянды цветов — сплетись в объятьях со мною,
Розы тебе я даю — дай мне бутон своих губ.
Но уступили б и песни мои твоей сладкой свирели,
Если бы в кипрский тростник жизнь ты вдохнуть захотел.

10. Вот тебе, Максим, мое преступление, составленное из одних гирлянд и песен. Ну прямо — закоренелый прожигатель жизни, не так ли? Ты обратил вниманье, как меня порицали здесь даже за то, что, хоть у мальчиков другие имена, я назвал их Харином и Критием? Да, но ведь в таком случае можно было бы обвинить и Гая Катулла,[27] за то, что он Клодию назвал Лесбией, и точно так же — Тицида,[28] за то, что он написал имя Периллы вместо Метеллы, и Проперция, который называет Цинтию, прикрывая этим именем Гостию, и Тибулла, за то, что в мыслях у него была Плания, а в стихах — Делия. А вот Гая Луцилия,[29] хоть он и сатирик, я, пожалуй, осудил бы за то, что в своем стихотворении он выставил на позор мальчиков Гентия и Македона, назвав их настоящие имена. Насколько, в конце концов, более скромен мантуанский поэт, который, так же как и я, восхваляя в шутливой буколике,[30] сына своего друга Поллиона[31] имен не упоминает и зовет себя — Коридоном, а мальчика — Алексидом. Однако Эмилиан — человек, более грубый, чем вергилиевы овчары и волопасы, деревенщина и дикарь, но, по собственному мнению, гораздо более возвышенных нравов, чем Серраны,[32] Курии,[33] и Фабриции[34] — считает, что такие стихотворения не подобают философу-платонику. Даже в том случае, Эмилиан, если я докажу, что они написаны по примеру самого Платона? Из его стихов сохранились только любовные элегии: все остальные песни он сжег на огне, потому, я уверен, что они оказались менее изысканными. Так вот, познакомься со стихами философа Платона к мальчику Астеру, если только такому старику, как ты, не поздно начинать знакомство с литературой:

Прежде звездою восточной светил ты, Астер мой, живущим,
Мертвым ты, мертвый теперь, светишь вечерней звездой.[35]

A вот, что пишет тот же Платон двум мальчикам, Алексиду и Федру, обращаясь к обоим с одним стихотворением:

Стоило мне лишь сказать, что Алексид блистает красою.
Все устремляют свой взор, всюду глядят на него.
Дразнишь ты костью собак, дорогой, и раскаешься в этом.
Разве не тем же путем Федра утратили мы?[36]

Я не стану упоминать больше ни о чем, кроме последней строчки его стихотворения о Дионе Сиракузском:[37]

О, мой любимый Дион, душу пленивший мою.[38]

Этим я и закончу.

11. Но не безумец ли я — в суде говорить о подобных вещах? Или скорее безумны вы, клеветники, не побрезговавшие в обвинении даже такими доводами, как будто поэтические забавы позволяют хоть сколько-нибудь судить о нравах человека? Разве вы не читали, что ответил Катулл своим недоброжелателям:

Сердце чистым должно быть у поэта,
Но стихи его могут быть иными.[39]

Божественный Адриан,[40] почтив стихами могильный холм своего друга поэта Вокона,[41] написал так:

Был ты бесстыден в стихах, скромен душою и чист.

Он никогда не сказал бы этого, если бы некоторое легкомыслие стихов непременно свидетельствовало о распущенности. Да мне помнится, я читал немало стихотворений в том же роде и самого божественного Адриана. Что ж, Эмилиан, скажи, если осмелишься, что творения императора и цензора,[42] божественного Адриана, оставленные им в памяти потомства, приносят вред. А затем, неужели ты думаешь, что Максим осудит хоть что-нибудь из созданного мною, как ему известно, по примеру Платона? Стихи этого философа, которые я только что цитировал, столь же чисты, сколь откровенны, сочинены столь же целомудренно, сколь просто и безыскусственно само признание. В самом деле, человек испорченный в любом подобном случае будет лицемерить и скрывать, а шутник признается и обо всем будет говорить откровенно. Да, потому что природа наделила невинность речью, а злодеяние — безмолвием.

12. Я не стану останавливаться подробно на том возвышенном и божественном учении Платона, которое, за немногими исключениями, известно любому благочестивому человеку, но невеждам незнакомо. Существуют, учит Платон, две богини Венеры;[43] каждая из них владычествует над своим особым родом любви и над различными влюбленными. Одна из них — общедоступна: возбуждаемая любовью, свойственной низменной толпе, она толкает к сладострастию души не только людей, но и скота, и диких зверей, с безмерной и грозной силой сплетая в объятиях покорные тела потрясенных ею живых существ. А другая — небесная Венера, проникнутая благороднейшей любовью; она печется только о людях, да и среди них — о немногих; никакими понуждениями, никакими соблазнами она не толкает своих приверженцев к безнравственности. Ибо любовь ее не похотлива, не разнуздана; напротив, простая и серьезная, она красотой добродетели укрепляет в подчиненных ей влюбленных высокие нравственные качества, а если и наделяет когда-нибудь прекрасные тела очарованием, то вовсе устраняет всякое желанье причинить им бесчестье. Ведь только в той мере достойна любви физическая красота, в какой она напоминает божественным душам о другой красоте, истинной и чистой, которую они видели когда-то среди богов.[44] Вот почему, хоть Афраний[45] и оставил следующее весьма изящное изречение: «мудрый будет любить, будут желать остальные», — все же, Эмилиан, если хочешь знать истину и если ты вообще способен это понять, мудрый не столько любит, сколько вспоминает.

вернуться

23

Diehl, Anth. lyr. gr., ed. 3. Lipsiae 1949, fasc. I, Solon 12.

вернуться

24

Стихотворение это — поздравление с днем рождения.

вернуться

25

См. прим. 22 к кн. VIII «Метаморфоз».

вернуться

26

В оригинале игра слов, основанная на омонимии слова tempus («время» и «висок»): ut laeto tibi tempore vempora vernent.

Такая же игра слов — в конце 62 гл.

вернуться

27

Некоторые источники дают другой praenomen Катулла — Квинт.

вернуться

28

Тицид — современник Катулла, один из представителей школы неотериков, т. е. «новых поэтов» (римское литературное течение I в. до н. э., стремившееся к насаждению традиций и форм александрийской школы на римской почве).

вернуться

29

Гай Луцилий (около 180–102 гг. до н. э.) — основоположник литературного жанра сатиры.

вернуться

30

Вергилий, «Буколики», II.

вернуться

31

Гай Азиний Поллион (75 г. до н. э. — 4 г. н. э.) — один из самых знаменитых сподвижников Августа.

вернуться

32

Серран — cognomen (фамильное имя, присоединявшееся к родовому) многих представителей рода Атилиев, известного строгостью и простотой нравов.

вернуться

33

Маний Курий Дентат (ум. в 272 г. до н. э.) — победитель эпирского царя Пирра (битва при Беневенте, 275 г. до н. в.).

вернуться

34

Гай Фабриций Лусцин — консул 282 г. до н. э., также отличившийся во время войны с Пирром. Оба славились простотой жизни, были образцами старой римской virtutis (добродетели).

вернуться

35

Пер. Л. Блуменау. Diehl, Anth, lyr. gr., ed. 3. Lipsiae 1949, fasc. I, Plato 5. Астер — по-гречески «звезда».

вернуться

36

Diehl, Anth. lyr. gr., ed. 3. Lipsiae 1949, fasc. I, Plato 7.

вернуться

37

Дион Сиракузский (408–354 гг. до н. э.) — философ, последователь Платона. Краткое время был тиранном в Сиракузах.

вернуться

38

Diehl, Anth. lyr. gr., ed. 3. Lipsiae 1949, fasc, I. Plato 6.

вернуться

39

Катулл, XVI, 5–6 (пер. А. Пиотровского).

вернуться

40

Адриан (76 — 138 гг. н. э.) — римский император из династии Антонинов. Божественным назван потому, что все римские императоры после смерти причислялись к сонму богов.

вернуться

41

Об этом поэте нет никаких других упоминаний.

вернуться

42

В действительности Адриан никогда не был цензором. Это слово употреблено здесь метафорически, в значении «блюститель нравов».

вернуться

43

Учение Платона о двух Афродитах (Urania и Pandemos) изложено в диалоге «Пир».

вернуться

44

См. диалоги Платона «Менон» (81) и «Федон» (76).

вернуться

45

Луций Афраний — знаменитый римский комедиограф конца II в. до н. э.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: