Будучи ребенком, потом подростком, потом взрослым мужчиной, он постоянно наблюдает за собой со стороны и просчитывает каждый свой — даже малейший — жест, каждый свой поступок. Делает он это, во-первых, потому, что ему хочется оценить произведенный эффект, а во-вторых, из страха перед неизвестностью и перед самим собой. Что в его случае было почти что одно и то же.

У Дали всегда были сложные взаимоотношения с реальным миром. Ему постоянно требовался опекун, защитник, посредник для общения с ним.

Отсюда та власть, что обретет над ним Гала.

К этому мы еще вернемся.

Люди влекли его к себе: они смеялись над ним, смешили его, давали повод для гротеска, шуток, гипербол, но по-настоящему сблизиться с ними он не мог. Дали испытывал перед ними ужас.

Что он делает, поселившись в студенческой Резиденции? Запирается в комнате, чтобы писать свои картины, представляя себя даже не в монашеской келье, а в тюремной камере и радуясь этому. Никаких контактов с внешним миром, какое счастье!

Лишь он и Искусство, Искусство и он.

Он уверен в том, что будет признанным гением, и холодеет при мысли, что может оказаться обыкновенным неудачником, причем последнее мучило его гораздо чаще, чем естественно было бы предположить.

На компанию друзей в составе Бунюэля, Пепино Бельо и еще нескольких человек картина «чехословацкого художника» произвела эффект разорвавшейся бомбы. Они никак не могли решить, какое чувство берет у них верх — отвращение или восхищение: в Резиденции появился художник-кубист! В результате они предложили Дали свою дружбу. «Не отличаясь таким же великодушием, как они, я еще некоторое время продолжал сохранять дистанцию между нами, поскольку не мог решить для себя, сумею ли извлечь какую-то пользу для себя из этой дружбы [...] Я очень быстро понял, что они будут только брать, ничего не давая взамен. Все, что они имели, у меня уже было, причем в квадрате или даже кубе. Один лишь Гарсиа Лорка произвел на меня впечатление».

Со всей этой компанией, с таким вот замечательным эскортом, Дали стал наконец выходить из своей комнаты. Поначалу неуверенно, как подобает робкому, неловкому юноше, снедаемому стыдом.

Однажды, как рассказывают, он сидел с Лоркой, Бельо и другими в каком-то кафе. За их столиком разгорелся спор. Лорка и Бельо блистали красноречием. Дали молча сидел в своем углу, опустив голову. «Ну, скажи же что-нибудь, — обратился к нему Бельо, — иначе мы подумаем, что ты полный идиот». Дали, сделав над собой видимое усилие, встал со своего места, промямлил: «Я тоже хороший художник» — и тут же сел обратно.

Очень скоро он станет ходить с новыми друзьями по барам и дансингам. А также, судя по его акварелям того времени, среди которых, в частности, «Полуночные мечты», бывали они всей компанией и в борделе. Правда, сам Дали даже если и ходил туда, но «услугами заведения не пользовался». Как Бодлер, которого никто из друзей никогда не видел уходящим с девицей. Отнесем это тоже на счет его робости. Он вел себя, скажем мы, как типичный вуайерист.

Судя по всему, он ни разу не занимался любовью с проститутками, тогда как Бунюэль множил свои подвиги на этом фронте, предпочитая всем домам терпимости в мире испанские бордели.

Когда Дали говорит, что он никогда не занимался любовью ни с кем, кроме своей жены, в это вполне можно поверить. Все свидетельства подтверждают, что это правда.

Он смотрел на чужие тела, может быть, даже желал их, занимался мастурбацией, представляя их в виде замысловатых фигур согласно своему в высшей степени рассудочному эротизму, но заниматься любовью — это нет, в том числе еще и потому, что он до ужаса боялся подхватить какое-нибудь венерическое заболевание. И он назвался «импотентом», сам поверил в это, решил, что это как раз о нем. Но скажем так: это не вся правда.

Ну, во-первых, о венерических заболеваниях. Дали уверяет, что его отец, решив, что настало время познакомить сына с проблемой взаимоотношения полов, оставил на пианино книгу по медицине, описывающую ужасающие последствия болезни, кажущейся нам сейчас вполне безобидной, но в то время наводившей на людей такой же страх, какой сегодня наводит СПИД. Но Ян Гибсон, один из наиболее дотошных исследователей жизни Дали, задается вопросом: «Возможно ли, чтобы Дали Кузи прибег к такому методу наставления Сальвадора на путь истинный, когда в их доме проживало несколько женщин, которых могли привести в ужас картинки из подобного рода книжки? Не идет ли тут речь о покрывающем, "ложном воспоминании", придуманном Дали в оправдание своей боязни коитуса и импотенции?»

К вопросу о его импотенции мы еще вернемся. Да, он трубил на каждом шагу о том, что он импотент, надеясь, по всей видимости, на то, что ему никто не поверит, но существует достаточно много свидетельств участников так называемых «сеансов», которые позже будут называть «оргиями» или «групповым сексом» (кому как нравится), а также упоминаний о его маленьких «сеансах послеобеденной мастурбации», подтверждающих версию об импотенции. Лишь один Робер Дешарн пишет в своей недавно вышедшей в свет книге о том, что Дали страдал преждевременной эякуляцией. Что, на наш взгляд, ближе всего к истине. Возьмем Лорку: достоверно известно, что он был гомосексуалистом, тем не менее осталось множество не вызывающих сомнения свидетельств женщин, утверждающих, что он был прекрасным любовником. О Дали никто ничего такого не говорил. Вуайерист — да, онанист — несомненно. Но и всё.

Как-то вечером их компания отправилась выпить чаю в «Хрустальный дворец». Едва войдя внутрь, Дали сразу же понял, что ему необходимо кардинально изменить свою внешность. Почему эта мысль посетила его именно тогда? Дали раскрывает причину: он хочет нравиться элегантным женщинам, таким, каких он увидел в тот день в чайном салоне. И тут же мы находим определение элегантной женщины: это женщина, которая смотрит на вас свысока и у которой под мышками нет растительности. «Впервые в своей жизни, — пишет Дали, — я увидел выбритую подмышку, такую трогательную и слегка отдающую в голубизну, что показалось мне верхом изысканности и порочности».

Отныне он будет одеваться по-другому. Но их маленькую компанию это его решение возмутило и заставило взбунтоваться. Они уже привыкли к нелепому наряду Дали и готовы были отстаивать его право так ходить.

«Их антиконформизм побуждал их метать громы и молнии, защищая меня, — веселился Дали. — Они были явно оскорблены теми взглядами, впрочем, мимолетными и исподтишка, которыми было встречено мое появление в элегантном чайном салоне. На их разгневанных физиономиях явственно читалось: "Да, наш друг похож на помоечную крысу. Пусть так. Но это самый значительный персонаж из всех, что вы когда-либо видели, и при малейшем проявлении неуважения к нему с вашей стороны мы набьем вам морду". Главным образом это касалось Бунюэля, самого крупного и сильного, он ощупывал глазами зал, выискивая, с кем бы сцепиться».

Первый шаг Дали-нового: сделать стрижку. Друзья (напомним, что все они были отпрысками очень состоятельных родителей) советовали ему пойти в парикмахерскую при отеле «Ритц». Но Дали считал, что вначале ему нужно сходить к самому обыкновенному мастеру, чтобы тот просто обрезал его длинные лохмы. Лишь после этого он отправится в «Ритц». Но его робость была столь велика, что ему потребовалось целых полдня на скитания по Мадриду, чтобы наконец решиться, после тысячи колебаний, толкнуть дверь одной из парикмахерских.

А еще он купил «самый элегантный костюм у самого дорогого мадридского портного» и шелковую рубашку небесно-голубого цвета с сапфировыми запонками. И все же, несмотря на видимое возвращение к порядку, он не мог полностью отказаться от некоторой эксцентричности в своем облике и покрыл свою «прическу» лаком для картин.

Вот что вспоминает об этом эпизоде спустя двадцать лет сам Дали: «Потом была целая проблема смыть этот лак. Мне пришлось окунуть голову в таз со скипидаром. Позже я стал пользоваться менее опасным способом, просто добавляя в бриллиантин яичный желток».