Но, однако, у меня воспрянул дух мой, люблю я путешествовать. Моя мечта последних дней – поездка на Шпицберген летом или в Соловки.

А ты замучилась с гостями и с репетициями, моя славная, моя замечательная актриска? Ничего, потерпи. Что бы ни случилось, все-таки лето мы будем проводить вместе. Не так ли? Смотри, иначе я тебя отколочу.

Пойду хлопотать перед отъездом. Пасмурно, ветер, кажется, начинается. Пойду покупать себе новые, извините за выражение, панталоны, а старые брошу здесь, во Франции.

Крепко целую тебя и обнимаю до отчаянности крепко. Не злись, не хандри, не делай очень серьезного лица и пиши почаще человеку, который любит тебя, несмотря на все твои недостатки. Нет, нет, дуся, я пошутил, у тебя никаких недостатков, ты у меня отменная.

Обнимаю еще раз.Твой Антоний. Иеромонах

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

2 февр. 1901 г., Рим

Хорошая моя девочка, я теперь в Риме. Сегодня пришло сюда твое письмо, только одно после целой недели. Думаю, что виновата в этом моя пьеса, которая провалилась. О ней ни слуху ни духу – очевидно, не повезло.

Ах, какая чудесная страна эта Италия! Удивительная страна! Здесь нет угла, нет вершка земли, который не казался бы в высшей степени поучительным.

Итак, я в Риме. Отсюда поеду в Неаполь, где пробуду дней пять (значит, письмо твое застанет меня там, если пошлешь), потом в Бриндизи, а из Бриндизи морем в Ялту – мимо острова Корфу, разумеется. Видишь, дуся, как я умею путешествовать! Этак ездить с места на место и на все глядеть гораздо приятнее, чем сидеть дома и писать, хотя бы для театра. Мы, т. е. я и ты, поедем вместе в Швецию и Норвегию… Давай? Будет о чем вспомнить под старость.

Я теперь совершенно здоров, совершенно, моя милюся. Не беспокойся и сама будь здорова.

Сейчас узнал, что в Nervi сидит Миролюбов (Миров), издатель «Журнала для всех», и написал ему. Если он поедет на Корфу, то я просижу на Корфу с неделю, пожалуй.

Со мной путешествуют двое: Максим Ковалевский и проф. Коротнев.

Крепко целую тебя, моя дуся. Извини, что мало пишу. Зато люблю много мою собаку. Ты была в Италии? Кажется, была. Значит, понимаешь мое настроение. Кстати сказать, я в Италии уже четвертый раз [181] .

Ем ужасно много. Получил письмо от Немировича: он тебя хвалит [182] .Твой Антоний, старец.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

Rome, 7 февр. 1901 г.

Милая моя, часа через два я уезжаю на север, в Россию. Очень уж здесь холодно, идет снег, так что нет никакой охоты ехать в Неаполь. Итак, пиши мне теперь в Ялту.

От тебя ни одного письма насчет представления «Трех сестер», а между тем в «Новом времени» в телеграмме сказано, что ты играла лучше всех, что ты отличилась. Напиши мне в Ялту подробности, напиши, дуся моя, умоляю тебя.

Писать трудно, паршивый электрический свет.

Ну, обнимаю тебя и целую крепко. Не забывай. Тебя никто не любит так, как я.

Твой Antonio. Пиши теперь в Ялту.

О. Л. Книппер – А. П. Чехову

8-ое февр. 1901 г., вечер. Москва

Мне просто хочется сказать тебе, что я сегодня много думала о тебе и мне на душе оттого было хорошо и ясно.

Милый мой, как ты далеко от меня! Я не дождусь конца зимы, конца сезона, когда я наконец буду с тобой каждый день, каждый час! Если бы ты знал, как я жду этого! Где мы встретимся?!

Если пойдет пьеса без моего участия, то ведь я и май могу быть свободной. Я сейчас так устала, так затрепалась, что сама себе кажусь чужой. Ты, наверное, посмеиваешься надо мной? Дескать, устает, мечется, как белка в колесе, и воображает, что что-то дельное делает. Смейся, Антоник мой, но без этого дела я бы не могла жить. Дело меня не утомляет нисколько, раз у меня душа спокойна и раз я могу устроить себе жизнь, как я хочу. Я ведь дома у нас не могу жить, как хочу, т. е. устроить себе подходящий train [183] , чтоб меня не мучили люди, кот. меня не интересуют, и главное, чтоб время не уходило зря. Как я хочу тебя видеть, Антон. Гляжу на твою карточку и слышу твой смех, вижу всего тебя, взгляд твоих хороших глаз, слышу, как ты называешь меня «славной девочкой» – я это очень люблю.

Наслаждайся Италией – какой полной, полной жизнью можно там жить – и природа и поэзия и история!! Там лихорадит от дум об угасших жизнях…

Но больше всего обаяния, по крайней мере для меня, это во Флоренции; правда или нет?

Мне все кажется; что мы скоро с тобой увидимся. Ехать с тобой летом согласна куда угодно, ужасно люблю путешествовать. У меня всегда была мечта поездить с любименьким человечком. Хорошо будет Антон, да? Скажи, что да, и люби меня. А я тебя нежно целую, а потом обнимаю.

Твоя Ольга. «Сестры» гремят. Вчера после 4-го акта овации. В Питер едем, верно, 14-го. 2 абонемента распроданы [184] . Открываем «Дядей Ваней».

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

20 февр. 1901 г., Ялта

Милюся, мамуся моя дивная, я тебя обнимаю и целую горячо. Пятнадцать дней был в дороге, не получал писем, думал, что ты меня разлюбила, и вдруг теперь привалило – и из Москвы, и из Питера, и из-за границы. Я уехал из Италии так рано по той причине, что там теперь снег, холодно и потому, что стало вдруг скучно без твоих писем, от неизвестности. Ведь насчет «Трех сестер» я узнал только здесь, в Ялте, в Италию же дошло до меня только чуть-чуть, еле-еле. Похоже на неуспех, потому что все, кто читал газеты, помалкивают и потому что Маша в своих письмах очень хвалит. Ну, да все равно.

Ты спрашиваешь, когда увидимся. На Святой. Где? В Москве. Куда поедем? Не знаю, решим сообща, моя замечательная умница, славная жидовочка.

В Ялте тепло, погода хорошая, в комнатах уютно, но в общем скучно. Здесь Бунин, который, к счастью, бывает у меня каждый день. Здесь же Миролюбов. Была Надежда Ивановна. Она стала слышать хуже. Средин выглядит совсем здоровым человеком. Альтшуллер пополнел.

Ну, дуся, зовут ужинать. Завтра опять буду писать, а то и после ужина. Да хранит тебя Создатель. Пиши подробно, как в Петербурге. Отчего мне не пишет Вишневский?

Еще раз целую мою дусю.Твой иеромонах Антоний

О. Л. Книппер – А. П. Чехову

24-ое февр. 1901 г., Петербург

Ты понимаешь ли, что твое последнее письмо помечено 7-е февр., или ты забыл? А сегодня – 24-е и ни одного письма! Видишь, как грозно начала, хорошо, что прервали. А через несколько часов получила наконец письмо от моего иеромонаха. Значит, здоров. Я страшно обрадовалась твоему письму, милый мой Антонио! Мне вчера было очень тяжело. Скорее бы кончался пост, эти гастроли! Сейчас иду играть Елену на утреннике, а хочется написать тебе хоть несколько строк. В «России» меня так выругали за Елену! [185] За что такая злоба? Точно я одна гастролерша и куда-то лезу. По его выражению, я должна быть «похотливая хищница» (какое мерзкое выражение!), и потому нашел, что я никакая актриса и Елены никакой не было. По-моему, Елена скорее «нудная, эпизодическая» [186] , но хищницей является в глазах только Астрова – видящего в ней праздную барыньку. Ну их! Мама прислала мне отчаянное письмо, волнуется за меня, что так грызут меня. Бедная!

Яворская вчера опять прилезла в уборную, лезет, льстит и все к себе приглашает. Нахальная женщина! Ну, бегу, прощай, пиши чаще, а то глупостей натворю; я нервлю теперь. Целую тебя и обнимаю.Твоя Оля

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

1 марта 1901 г., Ялта

Милая моя, не читай газет, не читай вовсе, а то ты у меня совсем зачахнешь. Впредь тебе наука: слушайся старца иеромонаха. Я ведь говорил, уверял, что в Петербурге будет неладно, – надо было слушать. Как бы ни было, ваш театр никогда больше в Питер не поедет – и слава Богу.

Я лично совсем бросаю театр, никогда больше для театра писать не буду. Для театра можно писать в Германии, в Швеции, даже в Испании, но не в России, где театральных авторов не уважают, лягают их копытами и не прощают им успеха и неуспеха. Тебя бранят теперь первый раз в жизни, оттого ты так и чувствительна, со временем же обойдется, привыкнешь. Но, воображаю, как дивно, как чудесно чувствует себя Санин! [187] Вероятно, все рецензии таскает в карманах, высоко, высоко поднимает брови…