— Моя прародительница.

— Очень жаль, что она подверглась такому обращению.

— Да, действительно очень жаль. Но во Франции были такие времена…

— Я предполагаю, что картина долгое время находилась на открытом воздухе. Посмотрите, как потускнел и потемнел даже цвет платья, а ведь ализарин очень устойчив. Я не могу при этом свете как следует рассмотреть цвет камней в ожерелье, так сильно они потемнели! То же самое можно сказать и о браслете и серьгах.

— Зеленый, — сказал он. — Я это знаю точно. Потому что камни — изумруды.

— После реставрации портрет станет украшением коллекции. А это замечательное платье, в котором женщина позировала, а эти изумруды…

— Будет очень интересно посмотреть на картину, когда вы приведете ее в порядок.

— Я начну немедленно.

— У вас есть все необходимое?

— Для начала — да.

— Вы просто само нетерпение, и я не хочу вас задерживать.

Я чувствовала, что моя первая встреча с графом закончилась для меня вполне удовлетворительно.

Боже, какое счастливое утро я провела, работая в галерее над картиной! Никто меня не беспокоил. Я быстро возвратилась из комнаты со всеми необходимыми мне кисточками и другими инструментами и застала в галерее двух слуг, которые снимали картину со стены. Они спросили, не нужно ли мне еще чего-нибудь. Я сказала, что позвоню в колокольчик, если мне что-либо понадобится. Они с большим уважением посмотрели на меня и с поклоном удалились. Я знала, что сейчас они вернутся в помещение для слуг и тут же растрезвонят повсюду о том, что граф разрешил мне остаться в замке.

Я надела поверх платья коричневую блузу и сразу стала чувствовать себя очень деловой и занятой женщиной. Странно, но так происходило всегда, стоило мне надеть ее. Я пожалела, что на мне не было блузы во время разговора с графом. Затем принялась внимательно изучать состояние красочного слоя. Прежде чем удалять внешний налет, необходимо определить, насколько прочно этот слой прилегает к холсту. Было совершенно ясно, что изменение цвета в картине произошло не только от обычного налета пыли и глубоко въевшейся грязи.

Мой опыт подсказывал мне, что очень часто перед тем, как начать работать по внешнему слою канифолью, надо попробовать применить простое мыло и воду. Я очень долго раздумывала, но в конечном итоге все-таки прибегла к этому способу.

Я была очень удивлена, когда служанка постучала в дверь и напомнила мне, что пора завтракать. Я позавтракала в своей комнате и, поскольку у меня выработалась привычка никогда не работать после ланча, выскользнула из замка и отправилась повидаться с Бастидами. Я собиралась просто рассказать им, что произошло с тех пор, пока они проявили ко мне такой живой интерес и беспокойство по поводу того, оставят ли меня в замке или нет.

Старая женщина сидела в своем кресле и была очень рада моему приходу. Она сказала, что дети ушли на урок к господину кюре, что Жан-Пьер, Арман и Габриэль работают и ей доставляет огромное удовольствие встреча со мной.

Я устроилась рядом с ней и сообщила:

— Я видела графа.

— Да, я слышала, что он возвратился в замок.

— И я буду реставрировать картину, и, если у меня все получится удачно, мне поручат завершить всю работу. Я уже начала работать — это портрет одной дамы. Она изображена в красном платье и в украшениях из камней, которые в настоящее время имеют цвет грязи. Но граф сказал, что это изумруды.

— Изумруды, — кивнула она. — Это, наверное, изумруды Гайяра.

— Фамильные драгоценности?

— Да, когда-то они были фамильными драгоценностями.

— А теперь уже нет?

— Они потерялись. Думаю, что во время Революции.

— Значит, замок не всегда находился в руках де ла Талей?

— Не совсем так. Ведь от нас далеко до Парижа, здесь было спокойнее. Однако замок был захвачен.

— Но, судя по всему, он все же устоял!

— Да. Эту историю рассказывают так: восставшие пытались завладеть замком. Вы, наверное, видели часовню? Это самая старая часть замка. С внешней части стены, прямо над самым входом, можно и сейчас увидеть разрушенную кладку. Там, высоко над входом, когда-то находилась статуя святой Женевьевы. Они задумали осквернить часовню. К счастью для замка Гайяр, они решили сначала сбросить статую. Они были пьяны. Обмотав статую веревками, стали тащить ее вниз. Тяжелая статуя свалилась прямо на них и убила троих. Бунтари приняли это за дурное предзнаменование и бросились бежать. С тех пор говорят, что святая Женевьева спасла Гайяр.

— Так вот почему девочку зовут Женевьевой?

— В семье всегда были Женевьевы. И хотя граф де ла Таль тех времен отправился на гильотину, его сын, который в то время был младенцем, попал в заботливые руки, вырос, а со временем вернулся в замок. Вот как любим рассказывать эту историю мы, Бастиды. Мы всегда выступали за народ, за свободу, братство и равенство против аристократов. Однако именно в этом доме рос маленький граф, мы ухаживали за ним, пока не закончились все эти ужасы. Отец моего мужа всегда рассказывал мне об этом. Он был всего на год-два старше графа.

— Так, значит, история вашей семьи тесно переплетается с историей семьи де ла Талей.

— Да, конечно.

— И нынешний граф… он ваш друг?

— Де ла Тали никогда не были друзьями Бастидов, — гордо заявила старая женщина. — Только нашими хозяевами. И они никогда не изменятся… И мы тоже!

Она сменила тему разговора, а через некоторое время я поднялась, чтобы уйти, — пора было возвращаться в замок. Мне не терпелось снова приняться за работу.

После полудня в галерею заглянула одна из служанок и сказала, что господин граф был бы очень рад, если бы я сегодня вечером присоединилась за обедом к семье. Они обедают в восемь часов, и, поскольку народу будет немного, стол накроют в одной из маленьких столовых.

После этого приглашения я едва могла работать. Служанка говорила со мной с превеликим уважением, и это могло означать лишь одно — меня не только посчитали достойной заняться реставрационными работами, но достойной более высокой чести — отобедать в их обществе.

Я стала думать, что бы надеть. У меня было всего три подходящих для вечера платья, но, увы, далеко не новых. Одно было из коричневого шелка, отделанное кружевом кофейного цвета, второе — из строгого черного бархата с белым кружевом вокруг ворота и третье — серое из хлопчатой ткани в пурпуровую шелковую полоску. Выбор пал на платье из черного бархата.

Я никогда не могла работать при искусственном освещении. Поэтому, как только стало смеркаться, отправилась в свою комнату, где вынула платье и осмотрела его. К счастью, бархат не подвержен ни возрасту, ни моде, но вот фасон явно устарел. Я приложила его к себе и посмотрелась в зеркало. Щеки немного разрумянились, глаза, в которых отражался черный бархат, выглядели совсем темными, прядь волос выбилась из высокого пучка на макушке. Презирая себя за столь глупое поведение, я отложила платье, поправила волосы, и в этот момент раздался стук в дверь.

Вошла мадемуазель Дюбуа. Она бросила на меня взгляд, полный отчаяния и недоверия, и едва выдавила и себя:

— Мадемуазель Лоусон, это правда, что вы будете обедать со всей семьей?

— Да. Это вас удивляет?

— Конечно, ведь меня никогда не приглашали к столу!

— Смею вас уверить, — постаралась я утешить мадемуазель Дюбуа, — что со мной просто намерены обсудить ряд деловых вопросов относительно картин, а это гораздо легче сделать за обеденным столом.

— Вы имеете в виду графа и его кузена?

— Да, полагаю…

— Считаю необходимым предупредить вас, что граф имеет дурную репутацию в отношении женщин.

— Но он не видит во мне женщину, — возразила я. — Я приехала сюда, чтобы реставрировать его картины.

— Про него говорят, что он очень черствый, но, несмотря на это, некоторые находят его неотразимым.

— Дорогая мадемуазель Дюбуа, мне еще ни разу не попадался ни один неотразимый мужчина.