И кажется, все поняли, что послужило причиной столь разительной перемены.

Я.

Ведьма заметила меня.

– Ты, – прошипела она, ни капли не заботясь о том, что с уголка некогда соблазнительного рта капает слюна. – Ты! Это она! Она! – Метелька повернулась к Ковальчуку и вскинула руки, опасно сжав кислотное яйцо. – Та самая рыжая баба из кафе! Я же вам говорила…

Не знаю, чего она ожидала, но шеф только брови вскинул. Я перевела ошалелый взгляд с него обратно на ведьму, потом на Яна, отметив, что он удивлен не меньше моего, а когда опять посмотрела на Метельку, та резко бросилась вперед не хуже бешеного ротвейлера.

Яйцо треснуло где-то на полпути.

Руки ведьмы с идеальным маникюром заволокло едким дымом, и она истошно завопила.

Ян тоже вскрикнул и за плечо оттащил меня к стене, по дороге посшибав стулья.

И Ковальчук заорал – велел охраннику вызывать целителей.

По ту сторону двери кричал матом папа.

Ну и я закричала. За компанию.

И потому что понятия не имела, какого черта происходит.

Плюс: «баба» из уст ведьмы – это почти комплимент, могла ведь назвать и похуже.

Минус: …ох, даже не знаю, с чего начать…

Глава 11

Когда человек перестает что-либо понимать, он на верном пути.

 (с) Макс Фрай

В детстве, когда я безудержно рыдала над очередным выстриженным из-за вражеской жвачки клоком волос или домашней работой, которую – взаправду! – съела собака, мамуля потчевала меня сказками о двух сестрах.

Звали их, кто бы мог подумать, Удачка и Невезуха, и живописала мама приключения этих негодниц в деталях и красках. Не буду утомлять вас подробностями, но суть всегда сводилась к следующему: глупые людишки Удачку без Невезухи не ценили, привыкали к ней, воспринимали как должное, а потому Невезуха отрывалась по полной, подготавливая народ к явлению сестрички, чтоб неповадно было. Добровольно жертвовала своей репутацией, вызывала огонь на себя, ведь на черном фоне белое смотрится еще ярче.

Ну и, соответственно, мораль: коли все совсем паршиво, жди пришествия Удачи.

Я ждала. Считала Удачку лицемерной тварью, которая пользуется любовью сестры, но ждала. Все свои двадцать шесть лет – ну ладно, чуть меньше, учитывая первые малосознательные годы. Порой даже казалось, что сей светлый миг уже близок и страдать осталось совсем чуть-чуть…

Но любое предчувствие в итоге оказывалось обманом. Невезуха прикипела ко мне, как к родной, и уступать место сестре не собиралась.

В какой-то момент устаешь переживать и бороться, вот и я смирилась. Забила на рефлексию и двинулась по жизни с гордо поднятой рыжей головой, к которой по-прежнему липли вражеские жвачки. Буквально и фигурально. И даже научилась оценивать свое невезение по десятибалльной шкале, радуясь и семеркам, и восьмеркам – не десятки, и слава всем святым.

Так вот: ныне эта шкала доказала свою полную несостоятельность, ибо происходящее тянуло минимум на двадцатку.

Меня заподозрили если не в убийстве, то точно в соучастии и в сокрытии от следствия важной информации.

Но обо всем по порядку.

Я плохо помню, как закончился вечер. Точнее помню все, но это похоже скорее на нарезанные кадры фильма, чем на нормальные впечатления от пережитого на собственной шкуре.

Помню, как ведьму уволокли в лазарет, как папа орал на Ковальчука, Ковальчук – на какого-то лысого мужика в галстуке-бабочке и с пенсне, а лысый мужик – на меня. Потом все внезапно затихли и разошлись по углам, что-то бурча в телефоны. Даже поручик сделал пару звонков, но, хоть он и стоял рядом, по-прежнему сжимая мое плечо, я не расслышала ни слова.

Ну а потом, собственно, я и догадалась, что меня в чем-то подозревают, потому как щуплый пучеглазый лаборант научного отдела, жутко похожий на Сквидварда из «Губки Боба», всучил мне склянку с мутной серой жижей и велел выпить.

Пахло на удивление приятно – кажется, клубникой, – и мозг быстренько откопал нужные сведения о непривлекательном на вид питье со сладким ароматом.

Зелье возвращения.

Еще один продукт наших зеленояичных экспериментаторов. Правда, применяется оно уже не первый год и вполне успешно, разве что с единственным побочным эффектом, доставившим мне той же ночью немало приятных минут в уборной, говорить о которых я не хочу.

Готовится зелье долго и с применением редких и дорогих ингредиентов, так что прибегают к нему только в крайних случаях. Когда надо кого-то отпустить, но убедиться, что этот кто-то благополучно вернется на следующий день – сам и со стопроцентной гарантией. Сама видела, как недовольного подозреваемого, уже стоявшего в очереди на рейс в какой-то там Гондурас, ноги, будто обретшие собственный разум, привели прямиком в управление, только не в наше, а в ближайшее к аэропорту – московское, где я тогда оказалась совершенно случайно. Еще смеялась, дескать, а с самолета он бы тоже сиганул?

И не думала, что когда-либо испытаю действие зелья на себе, но неисповедимы пути…

В общем, после еще одной партии препирательств папы и шефа жижу таки пришлось выпить. Я решила, что лучше добровольно, чем в меня ее зальют. А потом я отправилась домой. Под ручку с отцом. Чувствуя себя распоследней идиоткой и беспрестанно оглядываясь на Яна, который остался что-то обсуждать с Ковальчуком.

Странный вечерок. В кои-то веки у меня не было желания задавать вопросы и что-то выяснять. Я в принципе думать не могла, пришибленная открывшимися перспективами.

Еще помню, что всю дорогу до дома папа бухтел себе под нос, грозясь разнести управление по камешку, сгноить каждого причастного в Гуантанамо – не спрашивайте, почему именно там – и расширяя мой словарный запас шедевральными оскорблениями. Даже пребывая в мысленном вакууме, я оценила образность и точность высказываний.

Ну и последнее, что помню, это как папа втолкнул меня в мою же квартиру – пустую и безмолвную, – пробормотал:

– Ты, главное, не волнуйся. Разберемся.

И ушел в ночь.

Я как-то отвыкла быть не в курсе происходящего непосредственно со мной, но в этот раз, даже останься отец рядом, вряд ли смогла бы внятно сформулировать хоть один вопрос или ответить на чужие. Так что даже не попыталась его остановить. Не попыталась позвонить бабушке или еще кому-то из родни. Не попыталась сама с собой «обсудить», что за хренотень сегодня случилась. И не разволновалась из-за отсутствия Дашки.

Просто прошла в комнату и, не раздеваясь, завалилась на кровать.

А после бессонной ночи, о которой я уже пообещала не говорить, как миленькая собралась и потопала в управление. Когда подействует зелье, ждать не стала – каюсь, любопытно было, не каждый же день ноги начинают жить своей жизнью, но острых ощущений мне в последнее время и без того хватало.

Ковальчук явился в допросную, где меня с удобствами разместили, ближе к полудню. Кстати, там я наконец сумела прийти в себя, встряхнулась и даже сделала кое-какие выводы, которые осталось только подтвердить…

– Ну здравствуй, – как-то излишне устало вздохнул шеф, присаживаясь напротив.

А я, заметив в его руках деревянную коробочку, в каких хранят клятые зеленый яйца – вообще, формального названия у них еще нет, а в документах они значатся как «сдерживающие элементы», – отпрянула:

– Только попробуйте сунуть мне эту гадость – клянусь, нарочно разобью, себя не пожалею, но с вас за два случая подряд тоже шкуру спустят.

Ковальчук только хмыкнул и поставил коробку на стол между нами. Очевидно, ничего мне совать и так не собирались, а с собой прихватили не то для устрашения, не то для отчетности.

– Тебе повезло, – начал шеф. – Химики что-то там недоработали в составе, так что пара визитов к целителям, и у ведьмы даже шрамов не останется.

– Мне повезло? – Я в шоке открыла и закрыла рот.

– Ну да. Адвокат Метельки счел твое присутствие при допросе намеренной провокацией, грозился штрафом в случае увечья.

– Так это тогда управлению повезло, – проворчала я, когда вернулся дар речи.