— Послушай, Белимай. Я знаю, как это тяжело…

— Уймись, — поднял тот руку. — Я не за дозой. — И он медленно отстранился. — Я иду в Инквизицию.

— Что? — едва смог выдохнуть Харпер.

— Мне придётся им сдаться. Мы оба это понимаем.

Харперу показалось, что в живот ему воткнули стальной клинок. Тяжёлая, ошеломительная боль скрутила внутренности. Секунду он просто взирал на Белимая, оглушённый ужасом. Джоан рассказала про Сариэля. Иначе зачем ещё ему сдаваться властям?

— Не ходи, нельзя. — Харпер схватил Белимая, выбив ботинки из его рук. — Почему ты не можешь просто взять и забыть о нём? Он только и делает, что рушит твою жизнь!

— О ком ты? — удивленно воззрился на него Белимай.

— О Сариэле. — Харпер знал, что повышает голос от гнева, но заставить себя говорить спокойно не получалось. — Думаешь я стану сидеть сложа руки и позволю всей истории повториться вновь?

— Харпер, ты с ума сошёл?

— Ты не будешь ради Сариэля брать на себя вину за убийство.

— Я и не собирался, идиот, — не выдержал Белимай. — Я это делаю для тебя.

— Что?

Вся боль и злость Харпера канула в бездну замешательства.

— Мне в глаз тебя надо ткнуть за то, что приходится всё разжёвывать, — прорычал Белимай.

— Тыкай, куда хочешь, просто объясни, что ты имеешь в виду.

Белимай возмущённо на него уставился, но Харпера этот взгляд практически приободрил после того странного выражения лица с распахнутыми глазами, которое он видел в начале разговора.

— Ты же сказал, что добровольно сдаёшься Инквизиции… — Харпер говорил медленно и с осторожностью, следя за реакцией Белимая на каждое слово.

— Про Сариэля речи не шло. С чего ты про него вспомнил?

— С чего бы ещё тебе брать на себя ответственность? — спросил в свою очередь Харпер.

— Сариэль даже не… — Белимай резко прервался, догадавшись: — Его арестовали, да?

— Джоан не рассказывала?

— Нет.

— Тогда зачем тебе идти в Инквизицию?

— Да ты на самом деле идиот, что ли? — не выдержал Белимай.

— Да, я идиот. Так что объясни, почему ты решил пойти к инквизиторам.

— Да из-за тебя, тупица. Посмотри, сколько всего с тобой и так уже случилось по моей вине. Усталый, грязный. Не можешь вернуться в собственный дом. Тебя преследует Инквизиция. Вся твоя жизнь катится под откос из-за попыток меня защитить.

— Значит, ты решил сдаться ради меня? — Эта мысль одновременно и грела, и пугала. Харпер знал, что не простил бы себе, если бы послужил причиной для возвращения Белимая в лапы инквизиторов.

— Ну не ради себя же. Разумеется, ради тебя, — проскрипел зубами тот.

— Даже заикаться об этом не смей, Белимай, — замотал головой Харпер. — По-твоему, я бы вынес, если б…

— Если б что? Если б ты наконец-то избавился от несчастного наркомана? Ах, какая ужасная потеря.

— Ты же знаешь, что я так о тебе не думаю.

— Разве не вы только что обвиняли меня в намерении пойти и разжиться дозой? Не вы, капитан Харпер? — Белимай с явным усилием заставил уголки рта расплыться в улыбке, не слишком успешно изобразив, будто ему нравилось доказывать в этом вопросе свою правоту. — Хоть себя-то не обманывай, раз других не получается. Ты прекрасно знаешь, что я один из отбросов общества. Иначе зачем бы ещё со мной возился, скажешь нет? Тебе же нужен какой-нибудь кусок Блудного дерьма, чтобы прийти ему на помощь и почувствовать себя спасителем. Чтобы принести себя в жертву. А если умудришься ещё и помереть от чьей-либо руки в процессе, тебя, может, вообще решат причислить к лику святых.

Харпер открыл рот, чтобы разубедить Белимая, но того было не остановить.

— Так вот иди ты знаешь куда! — В уголках глаз Блудного появилась кровь и тонкими струйками пролилась по щекам. — Я не хочу, чтобы меня спасали. Не хочу, чтобы ты становился моим личным мучеником. Я сдамся Инквизиции и сам тебя спасу.

— Ты не сможешь, — шёпотом выдавил Харпер. Он сглотнул и почувствовал, будто пьёт битое стекло.

— Чёрта с два я не смогу. — Белимай схватил один ботинок и зашарил глазами по полу в поисках второго. — Вот и посмотрим, как тебе понравится стать причиной, по которой кто-то лишился всего, ублюдок ты идеальный. Да где же мой треклятый ботинок?!

— Если ты сдашься, мне это никак не поможет, — тихо сказал Харпер. — Инквизиция выслеживает уже не тебя. Да никогда и не выслеживала. Ты просто подходил под описание нужного им Блудного. И они нашли другого взамен.

Белимай замер, парализованный водоворотом ярости и сомнений. И в конце концов швырнул ботинком в Харпера. Каблук саданул по плечу. Сам Харпер это едва заметил.

— Прости, Белимай. — Харпер присел на край кровати. — Они арестовали Сариэля, когда не смогли разыскать тебя.

— Сариэля взяли? — тихо переспросил Белимай.

— Блудных, способных летать, во всём городе считанные единицы, а у Инквизиции хранятся записи только о тебе и о нём. Одному из вас двоих суждено было оказаться за решёткой.

— Так значит, как только инквизиторы заполучили Сариэля, я уже не имел значения? И тебе ничего не грозит за моё укрывательство?

— Опасность представляла только первая ночь, а после — нет.

Харперу хотелось сказать больше, но получилось только выложить голые факты. Он словно давал показания на суде.

— Почему тогда тебя искали те два капитана? — скрестил руки на груди Белимай. — Что, уже нашёл себе нового пропащего кандидата на спасение? Сестру, зятя, злую собачку?

Харпер нагнулся к лежащему на полу мокрой кучей пальто. Порылся по карманам, достал выкраденные из архивов бумаги и передал их Белимаю.

— Я не тот образцовый инквизитор, которым ты любишь меня выставлять, Белимай.

— Нет? — Белимай переводил взгляд с бумаг на Харпера и обратно. — Разве не ты мечтаешь даровать искупление каждому из ныне живущих Блудных?

— Нет. — Режущая боль в горле стесала голос Харпера до слабого выдоха. — Мне никогда не хотелось добиться для вас искупления. Я хотел к вам присоединиться.

Белимай сдвинул брови. Харпер знал, что у него не получится понять такого желания. Для Белимая кровь Блудного означала лишь проклятие. Он опустил взгляд на бумаги, словно там находилось объяснение. Вчитался. Харпер наблюдал, как его лицо из хмурого превратилось в мрачное. Наконец Белимай сложил лист с признанием и вернул его Харперу.

— Ты действительно совершил что-то из перечисленного?

— Нет. Я нарушал клятвы и лгал, но не убивал ни племянницу лорда Седрика, ни её служанку. Брайтонский настоятель сочинил эти обвинения, чтобы защитить своего приятеля от следствия. Он приказал убрать единственного свидетеля. А теперь только я стою между ними и гладким судебным процессом.

— Судебным процессом против Сариэля? — уточнил Белимай.

— Да.

— Полагаю, уходить с дороги ты отказался. Да какое там «полагаю». Разумеется, отказался, — покачал головой Белимай. — Ты и правда проклятый святой.

— Никакой я не святой. И даже близко нет. Я совершал бездумные глупые поступки. — Харпер на секунду прикрыл глаза. — Прости, что подумал, будто ты хочешь вновь сесть на офориум. Я должен был знать, что этого никогда не случится.

— О да, я же веду такой праведный образ жизни, — усмехнулся Белимай. — И в любом случае наверняка струсил бы на полпути к Брайтону.

— Нет, — тихо, почти себе под нос, сказал Харпер. Он знал, что Белимай бы не струсил. Тот не дрогнул даже под вспоровшим его ножом Скотт-Бека. У обученных исповедников ушли месяцы на то, чтобы выбить из него одно единственное имя.

— И тебе ещё хватает дерзости называть меня мучеником.

— Мне не следовало так говорить, — потупился Белимай.

— Всё равно бы вырвалось рано или поздно, — пожал плечами Харпер.

— Нет. — Белимай протянул руку и коснулся его плеча. — Я это сделал, просто чтоб ударить побольнее. Мне хотелось, чтобы тебе стало так же плохо, как и мне. — Он улыбнулся. — Такой уж у меня способ делиться тем, что имею. Ну не везунчик ли ты?..

— А по мне так везунчик. — Харпер сам едва не поморщился от этих слов. Он говорил словно какой-то косноязычный чурбан. — Белимай, если б ты ушёл в Инквизицию… Я не знаю, что бы сделал.

Харпера внезапно охватил ужас от осознания, что он едва не потерял Белимая. Не проснись он вовремя, и тот просто бы исчез за дверью, чтобы больше никогда не вернуться. От этой мысли в груди что-то резануло, причиняя почти физическую боль. Ему хотелось рассказать Белимаю, насколько сильно тот его ранил. Хотелось найти слова, которые выразят, как отчаянно он желал быть с ним. А в голову приходили только неуклюжие первые попытки из молодости — просто беспорядочный набор звуков, шёпотом сказанных в подушку. И в прошедшие с тех пор два десятилетия Харпер приучил себя говорить ещё меньше. Молчание и уклончивость больше не требовали никаких усилий — они стали частью его самого. Он слишком много лет провёл, отдалившись от неприкрытой честности, а теперь хотел найти слова, чтобы признаться, и не мог.

Харпер мягко поймал Белимая за руку и привлёк к себе.

— Помнишь нашу первую ночь вместе? — спросил он.

— Да, — нахмурился Белимай от резкой смены темы. — А вот ты тогда так напился, что насчёт тебя я удивлюсь.

— Я помню, что было наутро, — продолжил Харпер. — Ты хотел убедиться, что я не питаю к тебе никаких нежных чувств. Я тебя в этом уверил.

— И что?

Белимай пристально смотрел ему в лицо, словно от следующих слов пол мог провалиться под их ногами.

— Возможно, я солгал, — после небольшой паузы признал Харпер.

Выражение лица Белимая изменилось постепенно и еле уловимо. Уголки его губ изогнулись вверх буквально на десятую долю дюйма. Тонкие чёрные брови самую малость приподнялись. Улыбка получилась предельно незаметная, но была в ней открытая и счастливая искренность, которую Харпер никогда раньше у Белимая не видел.

— Рад это слышать, — ответил тот. Он упал на кровать и пристроился рядом. Жар тела Блудного просочился сквозь холод невысохшей одежды. Харпер, в свою очередь, обхватил Белимая руками, купаясь в простых ощущениях от долгих объятий.