— Что ты думаешь? — спросил он.

— Думаю, нам стоит наведаться в резиденцию Добрых Сограждан, осмотреться в комнатах Роффкейла. — Я встал, надел своё пальто, прихватил очки с дымчатыми стёклами, затем оглянулся на Харпера. — Есть хочешь?

— Может быть, попозже, — ответил он.

— Страдаешь от похмелья? — ехидно заметил я, усмехнувшись, но Харпера, кажется, это совсем не задело. Возможно, подобной язвительности он и ожидал от демона, несмотря на ночь, проведённую вместе.

— Нет. — Харпер провёл пятернёй по взъерошенным волосам. — Просто в последнее время у меня нет аппетита.

Ну конечно. Его сестра пропала, вполне вероятно, она мертва. Скорее всего, он вообще ничего не ел уже несколько дней. Не удивительно, что мне так легко удалось напоить его.

— Если не покушаешь, станет только хуже. — Я снял с вешалки своё старое чёрное шерстяное кепи и бросил его Харперу, и только после этого задумался, зачем, собственно говоря, я это сделал. — Мы зайдём по дороге в харчевню к Миг. Там готовят отменные пироги с телятиной.

Харпер поймал кепку, повертел её в руках, а затем надел на голову. Она шла ему, почти не отличаясь от его собственной, хотя и была гораздо более поношенной. И от неё едва заметно пахло моими волосами. Интересно, Харпер почувствовал?

— Прежде чем мы пойдём… — Харпер поправил кепи, надвинув его привычно вперёд так, чтобы тень от козырька скрыла глаза.

— Да? — Я уже стоял у входной двери, держась за ручку.

— По поводу прошлой ночи… — Харпер замялся, переступив с ноги на ногу. — Думаю, следует обсудить всё, чтобы не оставалось никаких недоразумений между нами…

— Я никому не собираюсь рассказывать о том, что было между нами, если именно это тебя волнует. — Ухмыльнувшись, я показал свои острые длинные зубы в широком оскале. — И сомневаюсь, что тебе вздумается бахвалиться перед кем-то нашей связью, что тут ещё обсуждать?

— Нет, я имел в виду… между нами… Мы оба были пьяны. Я просто хочу, чтобы ты понял… — Харпер умолк. Складывалось впечатление, что он никак не может заставить себя продолжить, очевидно, ему неудобно было говорить о прошлой ночи. Меня это позабавило, хотя и не удивило. Молчание затягивалось, становясь откровенно неловким.

— Ты пытаешься объяснить мне, что считаешь это обычным сексом по пьяни? — наконец сжалился я над ним.

— Не уверен, что использовал бы именно такую формулировку, — ответил Харпер.

— Мы отлично покувыркались, капитан. А в остальном… смею тебя заверить, я не воспылал внезапно безумной любовью к тебе. Просто забудь об этом, и давай займёмся нашим делом. — Я дёрнул ручку вниз на пробу и почувствовал, как защёлка выскальзывает из паза замка, а затем становится на место. Все эти объяснения после секса имели общую довольно неприятную тенденцию сводиться к разговорам, вести которые у меня не было никакого желания. Особенно раздражало, если они приобретали сентиментальные мотивы. Я потянул на себя дверь, приоткрыв её немного.

— Я только хотел убедиться, что мы не расходимся во мнениях по поводу произошедшего, — произнёс Харпер после продолжительной паузы.

— Что ж, я высказался. Надеюсь, ты думаешь так же? — спросил я.

— Да, — ответил Харпер.

— В таком случае, полагаю, мы всё выяснили.

Харпер кивнул, и я, испытав истинное облегчение, открыл дверь.

Отрадно осознавать, что твой партнёр на ночь, как и ты сам, считает, что приятная, но ни к чему не обязывающая интрижка отнюдь не повод для дальнейших романтических отношений. Иные старались подольше задержаться в моей постели, а потом в какой-то момент замечали шприцы, разбросанные по столу, и начинали донимать меня своей озабоченностью моим пагубным пристрастием. Они упорно продолжали цепляться за меня, пока я скатывался в пропасть наркотической зависимости. Некоторые, по неведомой причине возомнив, что я и есть их истинная любовь, предпринимали попытки спасти меня — закатывали слезливые истерики, хлестали по щекам, таскали по церквям.

Ни один из них не мог понять, что моё расположение к общению с ними обусловлено ничем иным, как действием офориума. Желание флиртовать, обаяние, благодушное настроение впрыскивались в моё тело ненавистными им иглами. Мужчина, которого они желали, был всего лишь иллюзией, обманом, уродливым камнем, который на мгновение становится прекрасным из-за игры света и тени. По-своему каждый из них, как и я, был глубоко влюблён в мою зависимость. Никто не осознавал, насколько абсурдно звучат их мольбы не принимать наркотик, который был источником всего того, что они во мне ценили. Добросердечность, спокойствие, лёгкое отношение к жизни. Офориум делал меня их идеальным любовником, потому что стирал мою истинную сущность.

Когда он циркулировал по моим венам, я чувствовал себя свободным от навязчивых мыслей. Преисполненное эфемерным светом призрачного покоя избавление от воспоминаний было гораздо нужнее других телесных потребностей, желанней оргазмов в объятиях влажных от страсти тел.

Очень сомнительно, что Харперу было хоть какое-то дело до всего этого, но то, что он не собирался лезть в мою жизнь, не могло меня не радовать. В уютном молчании и на комфортной для обоих дистанции мы спустились по лестнице и вышли на вечернюю улицу.

Глава пятая: Призраки

Солнце опускалось за горизонт неохотно, как жирный бригадир, не желающий заканчивать рабочий день. Горячий жёлтый свет, заливающий городские улицы, превращал навоз и грязь в дымящуюся жижу, в которой копошились мухи, собаки и чумазые дети, а лошади и экипажи прокладывали в ней борозды. Против невыносимой вони веера и надушенные платки были бессильны. Палящее солнце только всё усугубляло. Оно ярко освещало каждую неприглядную мелочь, и от этого неприкрытое уродство становилось ещё более отталкивающим.

Я направился к лестнице впереди. Над широкими каменными ступенями, ведущими во влажную темноту, нависала массивная гранитная арка. Я стоял перед вратами — одними из тринадцати — в Квартал Блудных. Створки не сохранились, но надпись, высеченная на арке, была вполне различима: «Заблудшие да обрящут себя».

Вырезавший эти слова, наверное, мечтал о чём-то высоком, в отличие от большинства ходивших тут. Какой-то оптимистически настроенный священник окрестил это место Городом Надежды. Но все, кому довелось здесь побывать, называли его Подземельями Преисподней, что намного точнее передавало суть.

Три столетия назад, когда мои падшие предки освободились от Вечных мук благодаря Договору о Блудных, здесь, вероятно, было красиво. Они покинули родное королевство вечной тьмы ради обещанного Спасения для себя и грядущих поколений.

Мозаика на стенах по бокам от лестницы изображала Великое Перерождение. Ашмедаи, Сариэль, Сатанель. Эти трое — гордость и слава Преисподней, — облачённые в огненные одеяния, катили в колесницах из чеканного золота. На ком-то были надеты драгоценности, другим же их заменяли отполированные кости ангелов, сражённых их мечами. Все трое, оказавшись позже в руках Инквизиции, преклонили колена перед Серебряным Крестом и приняли крещение.

Смальта потускнела от чада ламп и жирного дыма фабрик, но изображения всё еще можно было различить. Там, в толпе, окружающей лучезарного повелителя тьмы, стояли и мои предки. Они казались прекрасными и непримиримыми. Сложно представить, что я веду свой род от таких существ.

Я определённо выродок.

На месте вырубленных в камне храмов и катакомб, бывших когда-то оплотом надежды, теперь сырые гетто. Преисподнюю пронизывают сотни туннелей. Во всех направлениях идут, переплетаясь, сточные и газовые трубы, влажные от конденсата. Железный каркас в стенах храма проржавел и разрушился. В огромных провалах видны многоквартирные дома и металлические переборки. Потомки правителей ада превратились в рудокопов.

Закон запрещал Блудным выезжать за пределы столицы, и немногие отваживались покинуть Подземелья. Они предпочитали оставаться внизу, где могли жить среди своих в приятной глазу темноте. В город выходили только худшие из нас. Преступники, отщепенцы и наркоманы. Полагаю, в разные периоды своей жизни я подходил под каждое из этих определений.

— Ты хотел, чтобы я просто носил этот пирог с мясом туда-сюда? — спросил Харпер.

— Я думал, ты его съешь, — ответил я, хотя, по правде говоря, надеялся таким образом от него избавиться.

— Мне хватило одного. — Харпер вдруг развернулся и взбежал на несколько ступеней вверх. Он остановился перед женщиной, которая с трудом карабкалась по лестнице, и отдал ей пирог. Потом сошёл ко мне.

— Ну вот, я разобрался, — сказал он.

— Она из Блудных?

Я взглянул на неё лишь мельком, но солнце светило прямо в глаза, и я почти ничего не увидел. Заметил только множество кружевных платков один поверх другого на её плечах, когда она проходила мимо. Двигалась она медленно, будто была очень стара или крепко пьяна.

— Глаза ярко-жёлтые, а ногти — чернее твоих, — произнес Харпер. — Уши я не рассмотрел, но уверен, они остроконечные. Зубы точно острые. Она на меня зашипела. — Это его, казалось, развеселило.

— Наверное, решила, что ты хочешь её отравить, — предположил я, указывая взглядом на серебряные эмблемы Инквизиции по бокам его воротничка.

— Не все вступают в наши ряды, чтобы истреблять Блудных. Кроме этого мы защищаем закон, — говорил он, пока мы спускались. — Рано или поздно среди вас найдутся те, кто это поймёт.

— Я бы даже пару медяков на это не поставил. — Пришлось отвести взгляд, чтобы скрыть охвативший меня гнев. Я-то отлично знаю, как Инквизиция обходится с Блудными. Меня, например, однажды жгли живьём. Но это было давно, и не касается Харпера. — Мы очень упрямы, — сказал я.

— Что есть, то есть. — Капитан улыбнулся.