Вообще «варвары», как, впрочем, и следовало ожидать, оказывали деятельный отпор натиску усердствующей новой религии на свою старую дедовскую веру; а так как в ее состав входило то, что рассматривалось христианскими проповедниками как колдовство и служение дьяволу, то и это ненавистное христианам переживание старины держалось против них прочно. Впрочем, разумные проповедники новой веры сами это хорошо понимали. Они не имели над варварами непосредственной грубой власти, не могли ни к чему принуждать их и потому действовали с мягкой настойчивостью, которая, конечно, приносила гораздо более зрелые и прочные плоды, нежели пытки и костры. Такое отношение внушалось отцами церкви миссионерам, отправлявшимся в отдаленные страны, на дальний и дикий тогдашний север, в Британию, Скандинавию. Григорий Великий, снаряжая Августина к бриттам, наставлял его быть кротким, не разрушать языческих храмов, а лишь святить их, кропя святой водой, и отправлять в них христианское богослужение, чтобы варвары охотно шли в эти храмы и постепенно осваивались с новой верой. Выходило даже как будто какое-то смешение язычества с христианством, и это совместительство сказывалось иногда в довольно странной форме. Так, один из бриттских вождей, Редвальд, обратившись в христианство, ознаменовал свое усердие постройкой храма, но поставил в нем два алтаря: на одном совершались христианские богослужения, а на другом приносились «жертвы демону», как выражается летописец-монах, т. е. языческое богослужение. В Англии в те времена даже появились в обращении особые религиозные песнопения, в которых христианство самым наивным образом путалось с язычеством.

Варвары в этом отношении были народ неосмотрительный. У них накопилось множество суеверий из всевозможных источников. Часть их они унаследовали от прапредков, на месте своей первоначальной родины; часть позаимствовали во время своих странствий ото всех народов, с которыми судьба скитаний их сталкивала. Приняв христианство, они не особенно беспокоились о том, совместимо ли это отчее наследие с новой принятой ими верой. Понятие о добром божестве и злом духе у них было очень шаткое; они различали, конечно, доброго бога от недоброго, но горе в том, что оба были все же боги, и вот этого-то из них и не удавалось искоренить христианским проповедникам. У северян, например, к идее демона, сатаны, вообще духа мрака ближе всего подходил Локи; были у них еще злые драконы, вроде Фафнира, был страшный волк Фенрир, точивший свои зубы, чтобы поглотить весь земной мир в момент светопреставления. Но все эти чины их Олимпа никак не могли сопоставляться не только с христианским сатаной, но даже с Зендским Ариманом. И когда северяне приняли христианство, то они, сближая сатану со своими старыми богами, склонны были в нем видеть скорее неповоротливого увальня Иотуна, обжору-великана.

В сфере тайных наук, т. е. всяческого волхвования и колдовства, германские племена нисколько не уступали побежденным ими культурным народам юга Европы. Напротив, у них тайное, волшебное, сверхъестественное входило в обиход жизни и слилось с ней еще теснее. Всякого рода гадания у них были распространены как нигде на свете. Их menn forspair (кудесники) предсказывали будущее всякими путями и способами: и ясновидением, и колдовством, и заклинаниями, и снотолкованием. Еще большим почетом пользовались yala (колдуньи, пророчицы). Тацит упоминает о прорицательницах Велледе и Ауринии, которых народ почитал чуть не за богинь. В одной из скандинавских саг vala беседует с самим Одином, почти как равная с равным. Да и простые смертные, не владевшие секретами высшей магии, могли в лучшем виде удовлетворять свое любопытство по части угадывания будущего весьма немудрыми и подручными средствами: кидали жребий, ворожили на палочках либо приносили жертвы богам, прося их открыть будущее. А о северных колдунах и говорить нечего. Власть их была безграничная. По крайней мере, народ твердо верил, что они могут творить, что хотят. Снор Стурласон и Саксон Грамматик приводят любопытнейшее сказание о происхождении скандинавских азов, т. е. богов, — всех этих Одинов, Торов, Локи, Бальдуров и т. д. Все они были просто-напросто колдуны, которые устроили землю Скандинавскую, завели в ней человеческое общежитие, населили ее, и за все эти благодеяния благородным потомством чтились как боги.

Интересно, однако, что у германских народов существовало известное как будто бы разделение магического искусства на два сорта, признавалось нечто вроде белой и черной магии. У скандинавских племен, например, отличали galder от seid. Первым словом обозначалось колдовство терпимое и законное, вторым — колдовство злостное, как бы противозаконное. К первому типу причислялись магические письмена, руны, которые гравировались на всякого рода талисманах и ладанках; этими же письменами писались заговоры и заклинания. Руны считались столь важной статьей сверхъестественной силы, что самое верховенство Одина приписывалось глубочайшему знанию им всех таинств рунического письма. Выходило как-то так, что эти знаменитые руны даже управляют движением солнца и вообще ими держится весь строй и порядок природы. За рунами в дозволенной магии следовали всякие приворотные зелья, талисманы, волшебные предметы вроде мечей, ножей. С помощью этих всех средств можно было творить истинные чудеса, например, обменять внешность взаимно между двумя людьми, нагонять бесконечно долгий сон и т. д., и т. д.

Колдовство черное (seid) основывалось на использовании зловредных тайн природы или на пользовании силами злых божеств, особенно обжор-великанов, Иоту-нов. Колдуны этого типа варили свои зелья из разных адских составных частей. Обычно мужчины такими вещами даже и не занимались; seid считался не то чтобы преступным, а как бы зазорным, скверным, подлым; им занимались исключительно злые бабы, которых и называли seid-konur, т. е. сейдовские бабы. Самое слово seid, как полагают, происходит от sjoda — варить. Но хотя ремесло этих страшных дам и было зазорное, тем не менее могущество их все же признавалось безграничным. Они вздымали и укрощали бури, придавали стаду баранов вид грозного войска; когда они злились, то сама земля трепетала под ними. Этим злым колдуньям народ приписывал лютые людоедские нравы; в этом они сходились, значит, с нашей бабой-ягой. У них бывали собрания, своего рода шабаши, на которых они пели, плясали, варили свои адские зелья; собирались чаще всего в ночь под 1 мая (Вальпургиева ночь). Может быть, отсюда и пошло так повсюду укоренившееся сказание о шабашах ведьм, хотя крайне трудно было бы утверждать, откуда, от какого народа это верование пошло ходить по всему христианскому миру. Но повторяем, занятие этой зазорной отраслью колдовства, этой черной магией в преступление не вменялось. Занятие считалось не преступным, а позорным, и даже законом признавалось за позорное; по крайней мере закон устанавливал штраф за обозвание женщины сейдовской бабой, если обозвавший не мог доказать своего оговора.

Таковы были верования народов греко-римского юга и германского севера Западной Европы, с которыми сразу встретилось восторжествовавшее христианство. Посмотрим, как оно бралось за борьбу с ними, когда его торжество упрочилось, когда язычество было окончательно подавлено и вся Европа стала номинально христианской.

Гражданское законодательство в «варварских» государствах неохотно принимало римские законы о колдунах. Так, по салическому закону магия в преступление не вменялась и никаких кар закон против нее не заключал. В позднейших списках этого закона упоминаются лишь денежные пени, налагаемые на тех, кто изобличался в околдовании людей; правда, если последствием колдовства являлась смерть его жертвы, то виновный сжигался живьем. В законах времен Карла Великого убийство посредством колдовства приравнивается ко всякому другому душегубству и наказуется в тех же мерах. Прочие своды законов того времени о колдовстве совсем умалчивают.

В галло-римских областях первое время по распространении христианства колдуны, очевидно, не преследовались, хотя римское право там и водворялось. Об этом надо заключить по настойчивому упоминанию, которое находится в летописи Григория Турского, о том, что христианские мощи, священные предметы и молитвы много действеннее и могущественнее, нежели языческое колдовство, чему он и приводит многократные примеры; из этого надо заключить, что местное население в малейших затруднительных случаях жизни, например в болезнях, нимало не медля прибегало к помощи ближайшего ariolusa, т. е. колдуна, знахаря. И вероятно, многие кудесники справляли свое ремесло безо всяких церемоний и стеснений, потому, очевидно, что стеснять их никто и не думал или, по крайней мере, они не боялись возмездия, вопреки громам, с которыми обрушивались на них тогдашние частные поместные соборы. Сохранилась история одной женщины, жительницы Вердена, которая предсказывала будущее и хвалилась своим мастерством отыскивать краденое. Ее услугами публика пользовалась нарасхват, и кудесница быстро богатела, выкупилась на волю. Кончилось тем, что ее схватили и привели к епископу Агерику; но владыко мог только трактовать ее как одержимую бесом, и, чтобы ее из этого состояния вызволить, прочитал над ней бесогонные молитвы (эксорцизмы) и отпустил с миром.