Все зрители заплескали в честь победителю и осыпали его похвалами, но Богослав, увидя льющуюся человеческую кровь, вострепетал и отвратился от сего ужасного позорища. Победитель между тем подъехал к княжескому крыльцу для получения чаемых им похвал, которых он несомненно себе надеялся. Но Богослав, встревоженный сим зрелищем, дал знать рукою народу, чтоб оный умолк. «О храбрости твоей не можно сомневаться, — сказал он потом, обратись к полотскому рыцарю, — сей несчастный печенег — ясный тому свидетель; но я не могу терпеть при глазах моих убиения неповинных и благородных сих князей. Совесть меня уже терзает, что я допустил тебя до сражения с сим юным государем и попустил тебе его умертвить. Ужасный Чернобог, конечно, отомстит мне сие погрешение. Скипетр мой до сих пор не обагрялся ничьею кровью, и боги за сие всегда ко мне были щедры. Итак, храбрый князь! Ежели ты хочешь показать себя достойнейшим прочих, так покажи таким делом, которое бы другим не вредно было». По окончании слов своих сделал знак, чтоб и другие рыцари подъехали к нему, которых он увещевал подобным образом и советовал им явить свое достоинство не вредным, а полезным человечеству действием. Когда князь перестал говорить, тогда гордящийся своею победою Вельдюзь, сняв свой шлем, начал так говорить славенскому владетелю: «Государь! Небезызвестно, я чаю, тебе, что славяне с начала пришествия своего в полуночные страны сыскали себе земли, богатства и славу одним своим оружием и храбростью. Войною укрепили сии свои владения, войною укротили своих врагов и учинили из оных себе подданных. Храбрость их известна не токмо по пространной России, но Греция и Рим трепещут от их оружия. Не самая ли сия храбрость укрепила и возвеличила предков твоих державу? Когда б они уничтожили сию толь нужную добродетель, давно бы уже сей преславный город свирепые угры превратили в пустыню. Да и в сем ли железном веке, живя между дикими и хищными народами, думать нам об оставлении оружия? Если ты мне противоположишь, что твое княжение течет без кровопролития, то и на сие нетрудно мне тебе возразить. Держава твоя предками твоими толико укреплена и возвеличена, что трепещет ее весь Север; окрестные народы области твоей все тебе покорны, дальние племена не имеют времени тебя тревожить, ибо ведут они промеж собою кровопролитные брани и притом не избавилися еще от ужаса, который на них навели твои предшественники. Следственно, ни с которой стороны государству твоему не грозят опасности; итак, кровопролитие теперь тебе еще не нужно. Но когда строптивые твои соседи брани свои окончат и в праздности своей усмотрят изобилующее твое всем государство, тебя, престарела и ненавидяща войны, то кто мне поручится, что не дерзнут они помутить тишины твоего владения и не прострут алчных своих рук на твои сокровища? Кто тебя тогда защитит? Подданные ль твои, которые в нынешней своей тишине позабыли, я чаю, и название оружия, употребляемого во брани? Новопокоренные ль твои области? Но оные, помня прежнюю свою свободу, конечно, не преминут при несчастье твоем свергнуть с себя иго рабства и на тебя ж устремятся, сколько для ото-мщения, столько и для утверждения своей вольности. Теперь остаются к защищению твоему союзные тебе государи. Но ты сам ведаешь, много ли таких людей на свете, которые счастливым противятся, а злополучным помогают! Вступяся за тебя, побоятся они потерять своих венцов или бесполезно отяготить свои народы. И что еще! Обольстяся добычею, не согласятся ль они скорее с твоими неприятелями на совокупное княжества твоего расхищение? Вот, миролюбивый князь, какое мое мнение о нерадении оружия и храбрости, что в супостатах наших может к нам родить презрение и навесть на нас неожидаемые бедства. Итак, пока еще счастье твое тебя не оставило, пока близкая твоя древность тебя не застигла, соблаговоли храбрейшего из нас почтить твоим свойством и именем зятя: сие титло заставит его вечно защищать твои права, какие бы напасти судьба на тебя ни послала. Кто ж из нас благоволения твоего достоин, сие тебе покажет наша храбрость».

Сия речь, которую все слушали с превеликим вниманием, склонила всех на сторону Вельдюзеву: все ему плескали, все его похваляли; и сам Богослав, будучи от всех Милославиных женихов преклоняем, принужден был мнение Полотского князя подтвердить и дозволить поединок.

Тогда паки юные ратоборцы, собравшись, кинули жребий, кому из них противоборствовать храброму Вельдюзю, который ожидал противников своих храбро и готовил им неминуемую смерть. Тарарай, Касожский князь, осужден был жребием потерять в тот день надежду и жизнь, но, подкрепляемый еще упованием, думал одним взглядом устрашить полотчанина, который, ударом своего копья исторгнув у него жизнь, прекратил его гордость. За ним следовал Трухтрах, князь Козарский, который, будучи жребием принужден к сражению, трепетал и предпочитал охотно бесславный мир славной драке, однако ж не хотел перед глазами всего народа показать себя трусом, чего ради и поехал, приняв бодрый вид, на ужасного своего соперника. Подъехав поближе к Вельдюзю, изъяснился ему трепещущим голосом, что он жизнь свою предпочитает Милославе и уступает ее ему охотно, а в воздаяние за то хотел пощады своей жизни; но чтоб не обесславить своего княжества трусостью, то просил Вельдюзя ударить себя полегоньку тупым концом копья, после чего хотел, признав себя побежденным, отъехать на прежнее свое место и провозгласить его победителем. «Ступай, ступай, — ответствовал ему с насмешкою Вельдюзь, — ты действительно не достоин быть поражен острием оного». И в самое то время ударил его ратовищем, что в такую трусость вогнало козара, что он упал без памяти с коня и вынесен был без памяти с княжеского двора. Все те, которые могли их слышать, захохотали и проводили с плеском храброго Трухтраха. После него выступил Тарабан, брат его, который, горя негодованием за насмешку его брату и чувствуя в себе более оного сердца, хотел отмстить ужасному Вельдюзю, но, устремясь на него, прекратил свой гнев вместе со своею жизнью.

По таковым ужасным примерам его храбрости, мало осталось ему противников, а которые еще осмелились на него напасть, те заплатили жизнью за свою дерзость. Напоследок, никто не смея больше ему противиться, все согласно уступили ему право требовать руки Милославиной. Сии многие победы снискали Вельдюзю не токмо плескания, но и почтение от всего множества зрителей. Сам князь Богослав, несмотря на соболезнование свое о смерти толиких князей, возымел к нему почтение, удивлялся великой его храбрости. Вельдюзь, усмотря к себе благосклонность от князя и от всего его двора, благодарил всем учтивым и ласковым образом за поздравления, которыми осыпали его со всех сторон. Посем, подступя к Бого-славу, препоручил себя в его милость, прося припомнить о том обещании, которым он хотел почтить победителя. Богослав, выслушав благосклонно его просьбу, подтвердил ему паки свое соизволение и приказал в то же время провозвестнику провозгласить его своим зятем, а торжествование брака его с княжною Милославою отложил на месяц.

Весь народ, придворные и вельможи похваляли и радовались сему выбору, ибо храбрость у древних славян почиталась высочайшим достоинством. Милослава не менее прочих была довольна женихом своим, что показала она ясно своим удовольствием, слушая весьма благосклонно приветствия, которые делал ей по победе своей Вельдюзь. Приметив оное, Полотский князь старался еще более его умножить, угождая ей при всяком случае, и наконец беспрестанными своими ласканиями и неотступными просьбами получил от нее откровенное признание, что выходит за него без всякого принуждения.

Напоследок назначенный день к их браку настал. Двор и город в великих были движениях, приуготовлялся к оному; каждый наперерыв старался показать свое великолепие в платье и прочих убранствах; наружность домов украшена была картинами и коврами; улицы усыпаны цветками; но храм Ладин и Полелин, в котором надлежало отправляться браку, был всего великолепнее украшен.

Когда уже все было приуготовлено, тогда князь Богослав, после дуемый сыном своим Светлосаном и сонмом вельмож и придворных, препроводил в храм жениха; за ними вскоре приехала и невеста в препровождении многих знатных девиц и госпож. Народ бежал со всех сторон, чтоб насладиться зрением новобрачных; улицы и кровли наполнены были всякого возраста людьми; все возносили желания в пользу сочетающихся, и весь воздух наполнен был обетами и мольбами.